Александр Дюма - Черный тюльпан
– Вот сколько шума наделали! – заметил Грифус. – Можно было подумать, что этот ученый убивает меня. О, сколько всегда хлопот с учеными!
Потом, указывая Розе на лестницу, он сказал:
– Ну-ка, иди вперед, сударыня. – И, заперев дверь, он крикнул: – Я иду к вам, друг Якоб!
И Грифус удалился, уводя с собой Розу и оставив в глубоком горе и одиночестве бедного Корнелиуса.
– О, ты убил меня, старый палач! Я этого не переживу.
И действительно, бедный ученый захворал бы, если бы Провидение не послало ему того, что еще придавало смысл его жизни и что именовалось Розой.
Девушка пришла в тот же вечер.
Первыми ее словами было сообщение о том, что отец впредь не будет ему мешать сажать цветы.
– Откуда вы это знаете? – спросил заключенный жалобным голосом девушку.
– Я это знаю потому, что он это сам сказал.
– Быть может, чтобы меня обмануть?
– Нет, он раскаивается.
– О да, да, но слишком поздно.
– Он раскаялся не по своей инициативе.
– Как же это случилось?
– Если бы вы знали, как его друг ругает его за это!
– А, господин Якоб. Как видно, этот господин Якоб вас совсем не покидает.
– Во всяком случае, он покидает нас по возможности реже.
И она улыбнулась той улыбкой, которая сейчас же рассеяла тень ревности, омрачившую на мгновение лицо Корнелиуса.
– Как это произошло? – спросил заключенный.
– А вот как. За ужином отец, по просьбе своего друга, рассказал ему историю с тюльпаном или, вернее, с луковичкой и похвастался подвигом, который он совершил, когда уничтожил ее.
Корнелиус испустил вздох, похожий на стон.
– Если бы вы только видели в этот момент нашего Якоба, – продолжала Роза. – Поистине я подумала, что он подожжет крепость: его глаза пылали, как два факела, его волосы встали дыбом; он судорожно сжимал кулаки; был момент, когда мне казалось, что он хочет задушить моего отца. «Вы это сделали! – закричал он. – Вы раздавили луковичку?» – «Конечно», – ответил мой отец. «Это бесчестно! – продолжал он кричать. – Это гнусно! Вы совершили преступление!»
Отец мой был ошеломлен. «Что, вы тоже с ума сошли?» – спросил он своего друга.
– О, какой благородный человек этот Якоб! – пробормотал Корнелиус. – У него великодушное сердце и честная душа.
– Во всяком случае, пробирать человека более сурово, чем он пробрал моего отца, – нельзя, – добавила Роза. – Он был буквально вне себя. Он бесконечно повторял: «Раздавить луковичку, раздавить! О, боже мой, боже мой! Раздавить!» Потом, обратившись ко мне: «Но ведь у него была не одна луковичка?» – спросил он.
– Он это спросил? – заметил, насторожившись, Корнелиус.
– «Вы думаете, что у него была не одна? – спросил отец. – Ладно, поищем и остальные».
«Вы будете искать остальные?» – воскликнул Якоб, взяв за шиворот моего отца, но тотчас же отпустил его.
Затем он обратился ко мне: «А что же сказал на это бедный молодой человек?»
Я не знала, что ответить. Вы просили меня никому не говорить, какое большое значение придаете этим луковичкам. К счастью, отец вывел меня из затруднения.
«Что он сказал? Да у него от бешенства на губах выступила пена».
Я прервала его. «Как же ему было не обозлиться? – сказала я. – С ним поступили так жестоко, так грубо».
«Вот как, да ты с ума сошла! – закричал, в свою очередь, отец. – Скажите, какое несчастье – раздавить луковицу тюльпана! За один флорин их можно получить целую сотню на базаре в Горкуме».
«Но, может быть, менее ценные, чем эта луковица», – ответила я, на свое несчастье.
– И как же реагировал на эти слова Якоб? – спросил Корнелиус.
– При этих словах, должна заметить, мне показалось, что в его глазах засверкали молнии.
– Да, – заметил Корнелиус, – но это было не все, он еще что-нибудь сказал при этом?
«Так вы, прекрасная Роза, – сказал он вкрадчивым тоном, – думаете, что это была ценная луковица?»
Я почувствовала, что сделала ошибку.
«Мне-то откуда знать? – ответила я небрежно. – Разве я понимаю толк в тюльпанах? Я знаю только, раз мы обречены – увы! – жить вместе с заключенными, что для них всякое времяпрепровождение имеет свою ценность. Этот бедный ван Берле забавлялся луковицами. И вот я говорю, что было жестоко лишать его забавы».
«Но прежде всего, – заметил отец, – каким образом он добыл эту луковицу? Вот, мне кажется, что было бы недурно узнать».
Я отвела глаза, чтобы избегнуть взгляда отца, но я встретилась с глазами Якоба. Казалось, что он старается проникнуть в самую глубину моих мыслей.
Часто раздражение избавляет нас от ответа. Я пожала плечами, повернулась и направилась к двери.
Но меня остановило одно слово, которое я услышала, хотя оно было произнесено очень тихо.
Якоб сказал моему отцу: «Это не так трудно узнать, черт побери». – «Да, обыскать его, и, если у него есть еще и другие луковички, мы их найдем», – ответил отец. «Да, обычно их должно быть три…»
– Их должно быть три! – воскликнул Корнелиус. – Он сказал, что у меня три луковички?
– Вы представляете себе, что эти слова поразили меня не меньше. Я обернулась. Они были оба так поглощены, что не заметили моего движения. «Но, может быть, – заметил отец, – он не прячет на себе эти луковички». – «Тогда выведите его под каким-нибудь предлогом из камеры, а тем временем я обыщу ее».
– О, о, – сказал Корнелиус, – да ваш Якоб негодяй.
– Да, я опасаюсь этого.
– Скажите мне, Роза… – продолжал задумчиво Корнелиус.
– Что?
– Не рассказывали ли вы мне, что в тот день, когда вы готовили свою грядку, этот человек следил за вами?
– Да.
– Что он как тень проскользнул позади бузины?
– Верно.
– Что он не пропустил ни одного взмаха вашей лопаты?
– Ни одного.
– Роза, – произнес, бледнея, Корнелиус.
– Что?
– Он выслеживал не вас.
– Кого же он выслеживал?
– Он влюблен не в вас.
– В кого же тогда?
– Он выслеживал мою луковичку. Он влюблен в мой тюльпан.
– А, это вполне возможно! – согласилась Роза.
– Хотите в этом убедиться?
– А каким образом?
– Это очень легко.
– Как?
– Пойдите завтра в сад; постарайтесь сделать так, чтобы Якоб знал, как и в первый раз, что вы туда идете; постарайтесь, чтобы, как и в первый раз, он последовал за вами; притворитесь, что вы сажаете луковичку, выйдите из сада, но посмотрите сквозь калитку, и вы увидите, что он будет делать.
– Хорошо. Ну а потом?
– Ну а потом мы поступим в зависимости от того, что он сделает.
– Ах, – вздохнула Роза, – вы, господин Корнелиус, очень любите ваши луковички.
– Да, – ответил заключенный, – с тех пор как ваш отец раздавил эту несчастную луковичку, мне кажется, что у меня отнята часть моей жизни.