Михаил Щукин - Лихие гости
Ответа у Егорки не было, но заметил он, что господин, отойдя подальше от стола, всем своим видом показывал: нет у меня черного умысла, только разговор имеется. Ладно, поговорим. Егорка поднял руку, но ложку в нее не взял, через край выхлебал уху, оставшуюся в чашке, перевел дух и сиплым голосом, охрипшим от оранья песен, коротко сказал:
– Спрашивайте.
Агапов из-за пазухи быстро достал карту, раскатал ее на столе, подвинул, придерживая двумя руками, ближе к Егорке:
– Покажи, милый человек, в каком месте ты через Кедровый кряж перебрался?
Егорка долго вглядывался в карту, ничего в ней не понимая, затем махнул рукой:
– Нету, дед, ходу через Кедровый кряж.
– А ты как попал? – осторожно Захар Евграфович тоже подошел к карте.
– Хы-ы, как я попал… А денег сколько дашь?
Агапов, опять же из-за пазухи, как будто она была у него бездонных размеров, достал пачку кредиток и положил на край карты. Егорка примерился взглядом к деньгам, помолчал, подумал и стал рассказывать. Как только он начал говорить, так страхи, пережитые им, словно опять вернулись, и Егорка, сам того не замечая, потеряв обычную свою каторжанскую осторожность, говорил, до слезы жалея себя, сущую правду. О том, как пробирался по горной тропе, о староверах и о том, как оказался в странном поселении, где за главного командует генерал по имени Цезарь.
– Почему ты решил, что он генерал? – усмехнулся Захар Евграфович.
– А как же! – воскликнул Егорка. – при мундире, при орденах, и саблюка на боку золотая.
– Из него такой же генерал, как из меня архиерей, прости Господи, – вставил Агапов и перекрестился.
– И я теперь так думаю, – согласился Егорка, – а сначала поверил: важный, как настоящий генерал.
– Ты генерала-то хоть одного живого видел? – снова усмехнулся Захар Евграфович.
– Нет, не видел, – честно признался Егорка.
– Ладно, с генералом разобрались, теперь двигайся сюда поближе, – Захар Евграфович расправил карту и принялся объяснять Егорке, где проходит Кедровый кряж. Егорка старательно следил за его пальцем, стараясь понять суть, даже лоб морщил, пытаясь совладать с картой, и даже вроде бы отыскал место, где они с Пруговым на горную тропу выходили, но вдруг выпрямился и объявил:
– Неправильная у вас бумага. Вот у староверов, на коже, они его чертеж называют, там все понятно: где речка, где осыпи, где озерко; смотришь, как в зеркало, все видно.
– Вот и прихватил бы чертеж этот, – съязвил Агапов, – не велика поклажа, утащил бы.
– Веселый ты, дед, – хохотнул Егорка, – чертеж умыкнуть… Ну, сказанул! За этот чертеж меня бы наизнанку вывернули. Нету через Кедровый кряж ходу, а если по тропе идти… Староверы одного мужика посадят, ему даже ружья не надо – палкой любого сшибет. А лететь там – кости и те вдребезги!
– Одно ясно, – вздохнул Захар Евграфович, – есть другие проходы через кряж. Да только как их отыскать? Хотя… хотя… Слушай, Егор, а ты как дальше жить собираешься? Понятное дело, возьмешь завтра золотишко, которое у Дубовых на сохранность оставлял, продуванишь его и снова – гол как сокол. Если опять на каторгу не упрячут, свои же дружки зарежут или в канаве окочуришься. Я тебе вот что предлагаю: иди ко мне на службу. Деньги буду хорошие платить, паспорт выправлю. Еда, одежда, крыша над головой – чего еще надо?
– И каким манером я служить тебе должен?
– А вот когда согласие дашь, тогда и расскажу. За Вознесенским собором – дом Луканина, я там живу. Надумаешь – приходи вечерком, потолкуем. Деньги забери, я свое слово держу. Поехали, Агапов.
Когда возвращались от Дубовых, неожиданно пошел снег. Плавный, тихий, он глушил все звуки, и казалось, что тройка не скачет, а плывет, почти скрытая от глаз белой густой завесой. Захар Евграфович и Агапов, глядя на снегопад, молчали и оба думали об одном и том же: придет ли беглый наниматься на службу и удастся ли с его помощью проникнуть через Кедровый кряж, где обосновался Цезарь?
Почему-то они оба были уверены, что беглый придет.
10
Снег валил и валил – до самого вечера. За несколько часов Белоярск перекрасился в белое, скрыл свои грязные изъяны и при легком морозце, при круглой, яркой луне, величаво поднявшейся в небе, заискрился и засверкал, опрятный и непорочный, как честная девица на выданье. Захар Евграфович остановился возле аккуратного домика под железной крышей, перед которым высились три стройные ели, опушенные снегом, перевел дыхание после быстрой ходьбы и невольно залюбовался. Тишина и благость царили вокруг. Хотелось стоять и стоять, запрокинув голову, ни о чем не думать и даже не шевелиться. Но выскочила из ограды аккуратного домика лохматая собачонка на коротких ногах, похожая на колобок, и залилась тонким, визгливым лаем, таким пронзительным, что резало уши. Захар Евграфович сердито шикнул на собачонку, которая нарушила ему благостную минуту, и открыл легкую дощатую калитку.
Шел он, без приглашения, к белоярскому исправнику Окорокову. Сегодня, когда вернулись с Агаповым от Дубовых, узнал от сестры, что Луизу исправник допрашивал совсем недолго, что рассказала она ему, почти слово в слово, свою печальную историю, которую они уже знали, и на этом весь допрос закончился. Сам Окороков хотел еще поговорить с Захаром Евграфовичем, но, когда Екимыч доложил ему, что хозяин отбыл по срочной надобности, он лишь кивнул головой и понимающе сказал:
– Конечно, конечно… Большое хозяйство – большие хлопоты. Я на днях как-нибудь сам загляну.
Захар Евграфович визита исправника решил не дожидаться. Была у него и своя тайная надежда: может быть, исправник сообщит что-то новое…
Медный колокольчик над дверями звонко сообщил о приходе гостя и оборвал нежную мелодию, которую вели две скрипки. Вот уж никогда бы не подумал, что Окороков, с его-то ручищами, еще и на скрипке играет. Но исправник играл, и совсем недурно. Он и вышел торопливым шагом в прихожую со скрипкой в одной руке и со смычком – в другой. Следом выпорхнула Нина Дмитриевна, всплеснула пухлыми ручками и затараторила, не дав сказать ни одного слова ни мужу, ни гостю:
– Ой, как мило! Захар Евграфович! Ну, вы просто душка! Я как раз сегодня пирожки испекла. Сейчас будем чай пить!
– Я прошу извинить, что так внезапно, без приглашения; мне, право, неловко…
Но Нина Дмитриевна даже не дослушала, подбежала, быстро начала расстегивать проворными ручками пуговицы ватной куртки и при этом, не умолкая, говорила:
– Знать ничего не желаю, извинений глупых не принимаю, будем пить чай и пробовать наливку. Я в сентябре еще купила на базаре облепиху – чудная, совершенно чудная ягода. К стыду своему, никогда о ней не слышала, мы же в первый раз в Сибирь приехали. Проходите, проходите, Захар Евграфович, я мигом. Дорогой, а ты что стоишь? Приглашай гостя…
