Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию
— …И муж твой не в силах приковать тебя к очагу, ибо он прах и тлен, ползающий и временно живущий. Ты же жрица. В тебе — искра Великой Матери. Вернись в храм, несчастная, от судьбы не уйдешь.
ГЛАВА 28
Шквал
Первый утренний восход Песьей звезды возвестил о разливе Нила. Египет праздновал свой Новый год. С севера потянуло влажной прохладой. Скоро этот слабый ветерок превратится в свирепый северный ураган, который сдует пыль со всего Египта, унесет зной, возродит к жизни долину и оазисы.
Короткий период перед бурей спешили использовать купцы и мореходы. Гавани вновь ожили, караваны судов потянулись в море.
Грузовые парусники финикиян, развозившие иберийский металл по всему Средиземноморью, были известны миру под названием «бронзовых извозчиков». На первом же «извозчике», отчалившем от саисской пристани, Астарт и его друзья покинули Египет — Страну Большого Хапи.
Среди пассажиров — пунийцев, финикиян, египтян — особенно выделялся холеный, пропахший благовониями жрец-карфагенянин. Жрец был высокомерно вежлив со всеми, часто и снисходительно улыбался. Его сопровождало много рабов, перед ним заискивал кормчий судна, бородатый сидонянин с тяжелой серьгой в ухе. За ним всюду следовал по пятам нагловатый, бойкий пуниец в роскошном чиновничьем парике, всем видом своим выражая готовность выполнить любое его желание. Астарту вспомнилось, что видел этого жреца в свите Эшмуна Карфагенского.
Судно было старое, украшенное многочисленными заплатами, как бывалый воин шрамами. Но парус был без единого шва, а в трюмах — ни единой течи, что говорило о высоком классе кормчего, владевшего судном. Правда, мачта состарилась раньше судна, и ее давно нужно было сменить. Но Астарт понимал кормчего: дом с новой трубой — это другой дом, «извозчик» с новой мачтой — это совершенно другой «извозчик». Не лучше ли оставить все, как есть, а чтобы не грянула беда — не скупиться на жертвы богам. Может быть, поэтому возле мачты был намертво укреплен грубый каменный жертвенник? В глубокой его чаше, закопченной, как днище медного казана, были аккуратно сложены кипарисовые поленья и лежал запечатанный сосуд с маслом или нефтью.
При виде жертвенника испытывал смутную тревогу не только Астарт, но и Ларит, и Эред. Ахтой же, сама невозмутимость, будто не догадывался о назначении камня. Астарт хотел ему намекнуть, мол, зная своих хананеев-единоверцев, он мог точно сказать, кого зажарят на жертвеннике в случае необходимости — катастрофы. Но раздумал: Ахтой и без того страдал от морской качки. Правда, хворь его довольно быстро прошла. Он вывернул все из своих внутренностей за борт и, умывшись морской водой, украдкой поплевал вокруг себя что-то бормоча при этом.
«Вот хитрец! — неприятно удивился Астарт, распознав в его ужимках самую настоящую египетскую магию. — Да он же трусит! Не тень ли Ваала хочет отпугнуть своей слюной?»
Он был прав. Ахтой очень надеялся на магическую силу своей слюны, чтобы оградить себя от свирепого бога хананеев. Жертвенник не давал ему покоя.
В первый же день плавания жрец пустился в путешествие по кораблю и натолкнулся на Ларит, кормящую грудью ребенка.
— О небо! Да это сама Исида с младенцем Гором! Женщина, не ты ли танцевала на празднике в честь Эшмуна Карфагенского?
И еще он сказал что-то смешное — Ларит улыбнулась.
— Бог дал бобы, когда выпали зубы? — язвительно произнес Астарт, сидя неподалеку в тени паруса.
Жрец снисходительно посмотрел на него.
— Важно не то, что бог дал, а важно, что он вообще дает, — назидательным тоном проговорил он.
— Что-то ты слишком накрутил, уважаемый, — сказал Ахтой, подходя ближе, — в спорах мудрецов такой прием называется «ослепить ноздрю».
— О! Я слышу слова образованного человека! — воскликнул карфагенянин.
Углубившись в спор о приемах пустословия, оба забрались под тент на корме и забыли обо всем на свете.
Астарт вглядывался в даль. В глазах рябило от солнечных бликов. Безмятежно плескались волны. На сердце — гнетущая смутная тоска. Ларит задумчиво сидела у мачты, прижавшись щекой к спящему ребенку. Ее мысли были далеко. Ею вновь завладела богиня, принуждая ночи напролет молиться в слезах.
За бортом взметнулось веретенообразное большое тело и с шумом шлепнулось в воду.
— Дельфины собираются в косяки — быть шторму, — произнес кормчий, поглядывая на север.
«Ты прав, кормчий, — подумал Астарт. — Если море в ясный день навевает тоску, значит, быть сильному шторму».
— Успеть бы до бухты, — вздохнул кормчий и велел разбудить надсмотрщиков. Засвистели плети, ударил большой барабан, отбивающий ритм для гребцов. Заскрипели тонкие точеные весла, вспоров поверхность ленивых, отяжелевших волн.
Подул холодный ветер. Небо стремительно тяжелело, наливаясь лиловыми, как жреческий пурпур, тучами. Волны выросли в холмы, дымящиеся сорванными гребнями. Берег окутался пылью, словно ворохом растрепанной овечьей шерсти. Кормчий направил судно к берегу, чтобы выброситься на песок. Но в корму уда рил сильнейший шквал. Матросы, не успев спустить парус, распластались на палубе, схватившись за что попало. Косматый вал обрушился на суденышко. Мачта рухнула, смяв доски палубы и придавив несколько человек.
— Рубите канаты! — заорал кормчий, срывая голос, и мертвой хваткой вцепившись в рулевое весло.
Астарт ударил мечом по натянутому как струна канату. Мачту вместе с разорванным в клочья парусом столкнули в бурлящее море. Раздавленных матросов унесли в трюм.
Яростно хлестали волны. Море плевалось в пробоину. Сильно пахло водорослями, солью. Астарт и еще один матрос, привязавшись на крепких концах к пеньку мачты, подбирались к пролому.
Судно заметно осело на борт. Кормчий яростно звал па помощь. Надсмотрщик-нубиец бросился на корму, но оглушительный удар грома пригвоздил его к палубе. В море, падали гирлянды шаровых молний. Волна величиной с пирамиду Джосера накрыла судно и унесла с собой еще одного матроса.
— Подойдите же к веслу! — орал кормчий.
Эред вырвался из трюма и, рискуя соскользнуть по наклонной палубе, в два прыжка преодолел расстояние до рулевого весла. Гребцы вцепились в грубые сиденья и вскрикивали при каждой вспышке молний.
Удары волн трепали Астарта, словно мокрый лоскут, Его напарнику-матросу удалось закрепиться в разбитом отверстии для весла. Они вдвоем пытались зашить пробоину кедровыми досками, расшибая пальцы в кровь.
Из трюма вылез мокрый до нитки чиновник. Волна сразу же сбила парик. Чиновник вцепился в щетинистый пенек мачты и долго соображал, на каком из концов висит Астарт. В чиновничьем усердии он взял на себя то, что прочел в глазах жреца-карфагенянина: Астарта не должно быть. Взмах ножом — канат перерезан.
