Андрей Посняков - Трон фараона
– Это наши мостки! – так и заявили ничтоже сумняшеся, ни «здасьте» тебе, ни «как зовут»! Мол, канай отсюда. Как бы сами не поканали!
Максим натянул на лицо самую радушную улыбку:
– Я от Панехси, плотника. Принес кое-что.
– А-а-а! – Жрецы тут же сменили гнев на милость. – Так бы сразу и сказал, а то сидит тут на наших мостках, как будто они его собственные! Ладно уж, сиди, мы сообщим о тебе старшему.
– Давайте. – Махнув рукой, Максим принялся беспечно болтать в воде ногами, с интересом глядя, как разбегается в разные стороны серебристая рыбья мелочь. Видно было, конечно, плохо – воды великого Хапи и так-то не отличались особой прозрачностью, а уж когда приближался разлив – и говорить нечего.
Щурясь от солнца, юноша приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в противоположный берег и в рыбачьи лодки, уже вышедшие на свой промысел. Сидевшие в них рыбаки ловко закидывали сети, и слышно было, как эти люди просят богов о благословении и хорошем улове.
Хороший улов любому бы не помешал. В любом деле.
– Ты от Панехси? – довольно нелюбезно осведомились сзади.
Максим обернулся, увидев ступившего на мостки высокого мускулистого человека, по обычаю жрецов одетого лишь в простую набедренную повязку и квадратный передник без всяких узоров. Голова его, опять-таки по обычаю, была тщательно обрита наголо, на лице не имелось ни бороды, ни усов… Само же лицо – широкое, с твердым подбородком и тяжелым взглядом, несомненно, принадлежало человеку волевому и сильному, каким и являлся Сенефермонтусенеб, нелюдимый и вечно хмурый жрец бога-воителя.
– Да, я вместо него, господин. – Улыбнувшись, молодой человек показал жрецу плетеную корзинку, стоявшую рядом. – Не угодно ли взглянуть?
– Угодно! – буркнув, жрец принялся с непроницаемым видом перебирать принесенные парнем дощечки.
Да-а… Ничего не скажешь, угрюмый дядя. А брови-то, брови – выщипаны, точно у какой-нибудь похабной танцовщицы-куртизанки.
– Ну как, господин, что-то выбрали?
– Я возьму все! – Сенефермонтусенеб скрестил на мощной груди волосатые руки и безапелляционным тоном приказал: – Бери и неси за мной.
О! Вот именно это Максиму было и надобно!
Он живо поставил корзину на плечо и быстро зашагал следом за хмурым жрецом. По той самой тропинке в высокой траве, ведущей к храму.
Конечно, особенно-то Макс губу не раскатывал – тем более при первой же встрече. Но так обломиться! Сенефермонтусенеб даже не пустил его на порог храма! Просто забрал корзину, буркнув:
– Тебе отдаст ее младший жрец!
– Хорошо, хорошо, господин, пусть младший. Завтра я могу принести доски снова. Приносить?
Ага! Повернулась-таки глыба этакая!
– Завтра принесешь опять?
– Да! Если надо.
– Надо! Приноси.
Жрец скрылся за пилонами, и почти сразу же оттуда выбежал молодой служитель, почти совсем мальчишка. Молча протянул корзинку и тут же ушел.
– Эй, эй, постой! – закричал ему вслед Максим. – Понравились вашему старшему доски? Тьфу ты… Глухой он, что ли? Вот и поговорили. Ладно, будем надеяться на завтрашний день.
Решив так, Максим шумно высморкался, наплевав на местное поверье, будто бы при насморке вместе с… гм-гм… слизью вытекает и мозг, и, повернувшись, быстро зашагал обратно к пристани. Высокая трава приятно щекотала колени.
Глава 7
Танец
Лето 1552 г. до Р. Х. (месяц Тот сезона Ахет). Уасет
Клянусь жизнью, любовью ко мне Ра и
обновлением жизни дыханием —
мерзость это для моего сердца…
«Сказание о битве при Кадеше». Пер. И. С. КацнельсонаМаксим старался весь вечер, хотелось, чтобы вышло получше. Вполголоса ругался, поднимая выскальзывающий из рук нож, хмурился, вытирал пот, выступивший на лбу от напряжения, и уже не раз пожалел, что, кроме секции бокса, не записался в свое время еще и в судомодельный кружок. А ведь была такая возможность, и отец явно отнесся бы к этому вполне одобрительно. Отец… Как там он сейчас, один-одинешенек? Был единственный сын, да и тот… Правда, мать – великая царица Ах-хатпи – как-то говорила, что по этому поводу волноваться не следует, но… Но Макс все же волновался, хоть и гнал от себя грустные мысли. Старался гнать.
– И все же мачта какая-то кривоватая вышла, – подал голос Ах-маси, сидевший рядом на корточках.
– Кривоватая? Так ты же ведь ее и выстругивал! Вот, блин, глаз-алмаз!
– Какой еще блин?
– Ладно, проехали.
– Куда проехали?
Максим лишь вздохнул и, уже ничего больше не говоря, принялся прилаживать к модельке ладьи только что вырезанный из обрывка ткани парус.
Так вот и промучились до глубокой ночи все трое. Тейя, конечно, тоже принимала во всем этом самое деятельное участие: давала советы. То нос игрушечной барки ей показался каким-то не таким, некрасивым, то – корма. И все же, когда наконец Максим поднял готовую модель к светильнику, все улыбнулись. Вроде бы ничего себе получилось, даже не очень коряво.
– Красиво, – похвалил анхабец, в том числе и самого себя. – Нет, клянусь Амоном, красиво! Ну, если жрецу не понравится… Не знаю тогда, что и сказать.
Жрецу не то чтобы не понравилось. Он просто хмыкнул – и посмотрел на Макса с некоторым интересом. Что и нужно было! И это уже был прогресс! Вечно хмурый нелюдимый Сенефермонтусенеб, главный жрец храма бога-воителя Монту, хоть чем-то – и кем-то – заинтересовался!
– Я хотел бы подарить свою лодочку вашему храму, – Макс ковал железо, пока горячо. – Я делал ее ночами, старался, не покладая рук, все думал, как лучше угодить богам, сделать ладью покрасивее. О, господин! Можно, я сам отнесу ее в храм? Клянусь всеми богами, нет у меня больше никакого другого желания.
Скептически осмотрев модель, Сенефермонтусенеб махнул рукой:
– Хорошо. Ты затратил труд – и должен быть вознагражден. Идем, я сам покажу тебе бога! Но помни, парень, – в следующий раз ты сможешь увидеть его только через год!
– Благодарю и за это, уважаемый господин.
Низко поклонившись, молодой человек подхватил ладью в правую руку, в левую же взял корзинку с дощечками и быстро зашагал следом за жрецом все по той же тропинке в высокой, желтой, с красными цветами траве. И рыжее солнце светило им в спины, а бегущие впереди тени казались смешными пляшущими человечками.
Великий бог-воитель Монту – точней, его статуя – оказался закрыт особым притвором, сколоченным из крепких сосновых досок, щедро украшенных инкрустацией и резьбой. Сенефермонтусенеб самолично отодвинул золоченый засов и распахнул дверцы…
Макс поспешно упал на колени – как того и требовали обычаи. На вытянутых руках показал богу ладью.
– О, великий Монту, воистину, один из величайших, – опустившись на колени рядом с юношей, негромко промолвил жрец. – Прими подношение сего юноши, он долго старался ради твоей милости.
