Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж
— Ну да, я знаю. Вы имели наглость привести госпожу Бриквиль в совершеннейшее расстройство… Она рыдает, черт побери! Что вы себе позволяете?
— Я?! — изумился г-н Перраш, подняв брови в нешуточном удивлении. — я всего лишь напомнил ей, что срок уплаты истек, и я в соответствии со своими законными правами могу выставить на торги их домашнюю обстановку…
— Вот об этом и речь! — воскликнул д'Артаньян. — Как вы посмели надоедать женщине?
— Надо вам знать, юноша, что по законам французского королевства жена вправе произвести уплату по векселям мужа в случае, если последний отсутствует…
— Но у нее нет сейчас таких денег!
— В таком случае, придется распродать обстановку…
Все грозные взгляды д'Артаньяна и его вызывающий тон разбивались о ледяное спокойствие этого субъекта, словно волны о стену берегового укрепления. Д'Артаньян с неудовольствием отметил, что теряет инициативу.
— Послушайте, как вас там, Перраш… — сказал он тоном ниже. — В конце концов, нет таких положений, из которых нельзя было бы найти выход… Вскоре Бриквиль вернется и уплатит вам сполна… Его жена тут совершенно ни при чем, а вы довели ее до слез…
Перраш с любопытством воззрился на него бесцветными глазками:
— Любопытно бы знать, отчего вы столь близко к сердцу принимаете горести и треволнения госпожи Бриквиль? А! Я понял! Вы, должно быть, ее кузен из провинции или другой близкий родственник, только что прибывший в Париж, исполненный родственных чувств, но совершенно незнакомый со столь скучными материями, как векселя и закладные?
Все это было произнесено с видом крайнего простодушия, но д'Артаньян, несмотря на молодость, кое-что повидал в этой жизни и был убежден, что простодушный ростовщик — явление столь же редкое, как человек с двумя головами или чиновник, не берущий взяток.
— Что за глупости вы несете! — воскликнул д'Артаньян, чуть покраснев под проницательным взглядом ростовщика и, мало того, сознавая, что тот это заметил. — Долг всякого подлинного дворянина — встать на защиту дамы…
— Такое поведение делает вам честь, молодой человек, — с непроницаемым видом сообщил Перраш.
— Послушайте, — сказал д'Артаньян. — я вам настоятельно предлагаю: дождитесь возвращения Бриквиля…
— Один бог знает, когда он соизволит вернуться, — ответил Перраш. — Ну, а ежели, не дай-то бог, он по дороге утонет в реке или станет жертвой разбойников? — Похоже, затронутая тема пришлась ему по вкусу, и он с некоторым даже воодушевлением продолжал: — Путник может сломать шею, упав с лошади, отравиться насмерть трактирной пищей, стать мишенью молнии, умереть от удара, заполучить…
— Вы надо мной издеваетесь? — зловеще поинтересовался д'Артаньян.
— Помилуйте, как я смею? Я просто добросовестно перечисляю все дорожные случайности… Кто мне заплатит, если с Бриквилем что-то подобное стрясется? Лучше уж не рисковать и получить свое, пока есть возможность. И потом… Молодой человек, в каждом ремесле есть свои незыблемые правила. Если станет известно, что я простил одного должника, все остальные тут же решат, что меня можно разжалобить первой с грехом пополам придуманной сказочкой или причитаниями… Нет, такого нельзя допускать! Дело не в очаровательной госпоже Луизе, а в принципе!
— Да вы просто людоед!
— Я, сударь? — воскликнул задетый не на шутку Перраш. — Клянусь телом Христовым и смертными муками Спасителя нашего, что я ни разу не набрасывался на людей из-за угла где-нибудь в темном переулке и не приставлял им нож к горлу, требуя принять от меня некую сумму взаимообразно! Провалиться мне на этом месте, ко мне всегда приходят сами !
— Значит, вы отказываете?
— С прискорбием, молодой человек, с величайшим прискорбием!
Д'Артаньян, опершись обеими руками на край стола, навис над ним:
— Да я вам уши отрежу!
— Вынужден вам заметить, юноша, что у вас чересчур бедная для уроженца Гаскони фантазия, — ответил Перраш, зевнув от скуки. — Уши мне обещали отрезать раз двести. А также — повесить вверх ногами на моем же собственном крюке для лампы, четвертовать, удавить, содрать кожу, набить из меня чучело, разорвать на кусочки, стереть в порошок… Прямо-таки удручает порой бедность выдумки…
— Ах ты, каналья! — взревел д'Артаньян. — Ты попросту до сих пор не имел дела с гасконцами…
Одному богу ведомо, что за жуткие вещи произошли бы в кабинете ростовщика мигом позже, но в эту самую секунду дверь с треском распахнулась, вновь избороздив тяжелой медной ручкой многострадальные обои из тисненой кордовской кожи, и на пороге показался побитый слуга в компании трех или четырех сотоварищей, прихвативших в качестве убедительных аргументов для беседы кто каминные щипцы, кто кухонный вертел.
— Ах, вот как? — воскликнул д'Артаньян, поворачиваясь к ним лицом и подбоченясь так, чтобы они в должной мере могли оценить его арсенал. — Нет уж, второй раз такая штука со мной не пройдет! Я вам сейчас покажу, канальи, как нападать на гвардейца!
И он, не колеблясь, схватился за шпагу.
— Гильом, Жан! — укоризненно произнес г-н Перраш. — Вы подумали, что будет говорить о нравах этого дома наш юный гость? Право же, он решит, что Перраш держит в услужении неотесанную деревенщину! Сейчас же убирайтесь вместе с этими сугубо мирными приспособлениями… а вы, Эсташ, задержитесь, на случай если мне придется послать за полицией…
После короткого замешательства все, кто был, если можно так выразиться, вооружен, покинули комнату с недовольным ворчаньем, а наглый слуга, скрестив руки на груди, привалился к косяку двери с самым многозначительным видом.
— Передайте вашей… родственнице, молодой человек, — победительным тоном начал Перраш, — что ваш визит только укрепил меня в прежнем решении. Ни минуты отсрочки, слышите? А вам я посоветую побыстрее удалиться из моего дома, иначе этот вот расторопный слуга мигом сбегает за комиссаром полиции, а уж он-то вам втолкует, что мы живем при таком правлении, когда не позволено являться грозить человеку, одолжившему свои собственные деньги с самыми добрыми намерениями… И получившему взамен визит наемного бретёра…
— Эй вы, полегче на поворотах! — вспылил д'Артаньян. — я вам не наемный бретёр!
— О, прошу прощения! — моментально сбавил тон Перраш. — я и забыл, что вами руководят самые благородные побуждения. Ах, эта счастливица Луиза! Благородные господа наперебой спешат встать на ее защиту… Увы, молодой человек, каковы бы ни были ваши побуждения, они не меняют дела. Вы сами уйдете или все-таки сбегать за комиссаром?
