Саймон Скэрроу - Римский орел
Перешибать лозу оказалось трудней, чем рушить глину, но Катон без устали работал мечом и в конце концов вырубил в оплетке дыру, позволившую ему начать дырявить плотный слой наружной обмазки. Миг, другой — и мрак каморки пронизали первые полосы света, а воодушевленный юноша с еще большим энтузиазмом принялся расширять проем. Когда брешь показалась ему достаточной, он наклонился и подтащил к ней центуриона.
— Полезай первым, малый, — встрепенулся Макрон.
— Командир, мне проще пропихнуть тебя сзади, чем шарить потом в темноте.
— Ладно, толкай.
С помощью паренька Макрон просунул в отверстие руки, печи и голову. Сверху на него чтото посыпалось. Он стал отплевываться, и тут ктото заехал ему сапогом в бок.
— Эти поганые германцы уже сквозь стены лезут! — послышался чейто голос.
— Полегче, ребята! Я свой!
Сильные руки выдернули его из дыры, а спустя мгновение и паренек стоял рядом с ним, стряхивая с себя пыль и грязь. Легионер, наградивший Макрона пинком, нервно сглотнул.
— Командир, я…
— Ничего страшного, сынок, все в порядке. Отведика нас лучше к трибуну.
— Есть, командир.
Легионер поддержал Макрона с одной стороны, Катон — с другой, и вся троица поплелась мимо задних шеренг удерживавших подступы к деревенской площади римлян. Вителлий вместе с трубачом и знаменосцем когорты стоял на крыльце дома вождя.
— Остановитеська, парни, — велел Макрон и, неуклюже выпрямившись, отдал трибуну салют.
— А! Макрон! Значит, ты все еще с нами? А мне сообщили, что варвары с тобой разделались. С тобой и с твоим пареньком.
— Они попытались, но обломали зубы.
— Вот и прекрасно. Но рана у тебя, смотрю я, нешуточная. Скверная рана. Надо ее поскорее промыть и перевязать. — Трибун ткнул пальцем в дверь дома. — Там лекари. Они, конечно, сейчас очень заняты, но, думаю, не оставят тебя без внимания. Скажешь, что я велел для начала смыть с тебя все дерьмо. — Вителлий поморщился.
— А где моя центурия, командир?
— Удерживает с другими ворота. — Вителлий посторонился, давая пронести в госпиталь очередного раненого. — А всех здешних ублюдков я велел вытолкать из деревни взашей. У меня слишком мало людей, чтобы отвлекать их на охрану этого стада.
— Как обстоят наши дела?
Вителлий нахмурился и ответил не сразу.
— Не лучшим образом. У нас осталось менее трехсот боеспособных солдат. Германцы господствуют на пяти улицах. Правда, остальные подступы к площади перекрыты огнем и мы все еще удерживаем часть стены.
— Сможем ли мы продержаться до прихода Веспасиана?
— Может быть. — Вителлий пожал плечами. — Во всяком случае, пока пламя за нас. Сейчас они давят, мы их отбрасываем. И будем отбрасывать, если фронт не расширится, иначе… — Он покривился и смолк.
— А что будет, если огонь подойдет к нам?
— Тогда мы отступим к главным воротам, а там уж прикинем, не выйти ли нам наружу. Туда, где нас очень ждут.
«То есть у нас два варианта: сгореть или потерять потроха, — подумал Катон. — Интересно, что лучше?»
— Ладно, Макрон. — Вителлий вздохнул. — Мне надо идти. А ты займись своей раной.
— А как насчет меня, командир? — спросил Катон, испугавшись, что все его сейчас опять бросят.
Вителлий опять поглядел на Макрона.
— Твой «насчет меня» может пока охранять твое знамя, центурион, — сказал он, коротко усмехнувшись, и быстро сбежал по ступеням.
Трубач и знаменосец когорты молча последовали за ним.
— Да, командир.
Макрон мрачно улыбнулся и протянул Катону штандарт.
— Держи, пока мне делают перевязку. Я скоро выйду. Жди меня тут.
Катон помог своему командиру добраться до двери. Лекарь, бегло взглянув на Макрона, небрежно кивнул в знак того, что раненый достоин лечения, а не милосердного удара меча, и замахал на сопровождающего руками, выпроваживая его прочь.
Выйдя на площадь, Катон попытался воткнуть штандарт в землю, но мерзлая почва не подавалась, и ему пришлось прислонить древко к плечу. Конечно, попасть к своим было несомненной удачей, однако, судя по всему, чаша весов клонилась отнюдь не в пользу римлян. Легионеры плотно закупорили горловины проулков, по которым варвары рвались к площади, но при этом то здесь, то там вражеский меч или вражеское копье находили брешь в их обороне, и тогда из задних римских шеренг, подпирающих сражающийся авангард, вываливались раненые. Те, разумеется, кому посчастливилось выпростаться из свалки, остальных затаптывали, не разбирая, кто свой, кто чужой. Малопомалу, но с пугающей неуклонностью римлян теснили назад. Катон хорошо понимал, что, как только волна германцев выплеснется на площадь, легионеров в короткий срок перебьют, а между тем до рассвета оставалось еще часа три, и прибытия помощи следовало ожидать лишь к полудню.
Однако, как яростно ни напирали германцы, огонь, перепрыгивая с крыши на крышу, шел быстрей. Пламя выжимало варваров с улиц. Через какоето время в тылу атакующей орды зазвучали рога, и германцы откликнулись разочарованным воем. Трубный зов повторился, и варвары с неохотой, но все быстрей и быстрей потекли вспять.
Когорта осталась одна, но отдых был кратковременным, ибо на смену орде явился Вулкан. Пламя охватило деревенскую площадь дугой, заскакивая на наружные стены. Огненная стихия двигалась на солдат, и те медленно пятились, тщетно пытаясь прикрыться от жара щитами.
Прибежавший гонец закричал им:
— Назад! Все назад! Всем приказано отступить к главным воротам!
Измученная, израненная когорта приступила к отходу. Раненых, способных идти, поддерживали товарищи, остальных, в том числе и Макрона, несли на щитах. Все это происходило в угрюмом удрученном молчании: многие командиры погибли, а оставшимся было уже не под силу подбадривать подчиненных. Тем не менее ретирада производилась спокойно, без малейших намеков на панику. Возле главных ворот Вителлий установил защитный кордон, поместив раненых позади строя. Остатки когорты, сомкнув ряды, ждали неминуемого конца.
Устроив своего командира получше, Катон вновь присоединился к шестой центурии. С надвратной башни его взору открылась душераздирающая панорама. Ветер продолжал раздувать пламя, и теперь оно пожирало остатки деревни. Выгнанные за стену германские землепашцы, сбившись в кучу, смотрели, как горят их дома. Было очевидно, что без еды и без крова лишь немногие из них сумеют пережить эту зиму. Красный отблеск пожара выхватывал из мрака их лица, на которых лежала печать такой обреченности, что Катона невольно кольнуло чувство вины, хотя он и понимал, что, скорее всего, умрет раньше тех, кого он жалел.
