Тайный агент Её Величества. Книги 1-5. Компиляция (СИ) - Бегунова Алла Игоревна

Возможно, сто или двести лет назад она и служила хорошей защитой от непрошеных гостей, но теперь понемногу приходила в ветхость. Она только издали выглядела неприступной. Анастасия заметила, что во многих местах ракушечник раскрошился, от бойниц вниз по стенам разбегаются трещины, а ров перед стеной, некогда заполненный водой, зарос бурьяном.

Ни турки, владевшие городом с ХV века, ни крымские татары, ныне считавшие Гёзлёве ханской крепостью, давно не занимались ремонтом и восстановлением укреплений. По-видимому, крепость устарела. Еще в 1736 году, когда русские подошли к Гёзлёве от Перекопа, трехтысячный турецкий гарнизон тотчас погрузился на корабли и отправился отсюда в Стамбул, даже не пытаясь обороняться и оставив победителям трофеи — 21 медную пушку. Русские в своих донесениях назвали Гёзлёве городом Козловом.

Крепость разрушалась. Но город, стоявший на оживленном торговом перекрестке, процветал. В летнюю навигацию в его гавани собиралось до двухсот купеческих судов. К 1780 году в Гёзлёве было около двух с половиной тысяч домов, по большей части — каменных, несколько мечетей, церковь армян-григорианцев и кенаса, выстроенная в центре квартала, где жили караимы. Свои услуги купцам и путешественникам здесь предлагали 11 частных и 6 казенных постоялых дворов, более трехсот магазинов и лавок, множество кофеен и питейных домов, где изготовляли на продажу бузу — восточный хмельной напиток из перебродившего пшена.

Русской госпоже не пристало искать приюта на окраинах. Паутина причудливых и живописных средневековых улочек в караимских, греческих, армянских, турецких, кварталах была не для нее. Потому секретная канцелярия Светейшего выбрала постоялый двор, или ташхан, в центре Гёзлёве, около великолепной соборной, или «пятничной» мечети Джума-Джами, украшенной высоким куполом и двумя минаретами. Она была такой же древней, как город. В середине ХVI века ее построил Ходжи Синан, знаменитый турецкий архитектор.

Двухэтажный, похожий на цитадель из-за своих высоких стен и крепких ворот, ташхан «Сулу-хан» принадлежал вакуфу этой мечети, то есть являлся ее вечной и неотчуждаемой собственностью, доходы от которой поступали в распоряжение муллы. Управлял постоялым двором назир Шевкет-ага, турок по национальности, высокий и полный мужчина лет сорока пяти.

С помощью штурмана-мастера, который занимался на «Евангелисте Матфее» грузовыми операциями и потому мог объясняться на тюрко-татарском языке, она договорилась обо всем. Цены в «Сулу-хане» были немалые, но Шевкет-ага уверял, что более удобных и роскошных апартаментов госпожа не сыщет нигде в Гёзлёве, что ее имущество будет здесь под надежной охраной, а чайхана восхитит ее классической турецкой кухней.

Выгрузка багажа с купеческого судна прошла без приключений. Проблемы с крымской таможней Анастасия легко уладила с помощью серебряных пиастров, которыми ее щедро снабдил Светлейший князь Потемкин. Она их не считала, и чиновники, с поклонами провожая ее до ворот, желали ей — может быть, вполне искренне — приятного пребывания в их полуденной стране. Таким образом, к середине дня путешественники разместились на втором этаже постоялого двора, заняв там шесть комнат из десяти, и ожидали заказанный еще утром обед.

Восточная экзотика началась сразу.

В темноватом зале чайханы не было столов и стульев в европейском понимании этого слова. Сидеть следовало на деревянном полу, покрытом ковром, на подушках и, лучше всего, скрестив ноги по-турецки. Блюда с едой ставили на низкие столики. Вилок, ножей и ложек гостям не дали. Их в чайхане не имелось. Зато принесли узкогорлые кувшины с водой и медные тазики, чтобы участники трапезы помыли руки, так как брать пищу надо было руками.

Подали горячее блюдо — мясо, запеченное с овощами, или «гювеч» по-турецки. Ряды кусков мяса тут чередовались с рядами овощей — сладкого перца, кабачков, цветной капусты, баклажан, фасоли. Все это было густо полито томатным соком и посыпано мелко нарезанным луком и петрушкой. Вместе с гювечем на столы поставили тарелки с большими стопками лепешек.

Шевкет-ага, заметив растерянность путешественников, решил показать русским, как надо правильно есть. Подобрав полы длинного кафтана, он сел на подушку и, прежде всего, произнес ритуальную фразу из Корана:

— Бисмиллахи ар-рахмани ар-рахим… [17]

Только после этого он взял лепешку, оторвал от нее кусок, зачерпнул им еды с блюда и быстро отправил в рот, не пролив ни капли на свой кафтан.

Анастасия спросила горничную:

— А ложки у нас есть?

— Есть, матушка барыня, — ответила Глафира. — Только я их с собой не взяла. Думала, в харчевне дадут.

— Пока будешь искать, варево простынет, — сказал ее муж Досифей, потянулся за лепешкой, разорвал ее на части, одной из них загреб изрядную порцию гювеча, запихнул в рот, прожевал и сделал вывод: — Вкусно!

Все кирасиры сидели за другим столом. Они тоже наблюдали за управляющим постоялого двора, но его манипуляции с лепешкой их не смутили. Как по команде, они достали ложки из-за голенищ своих высоких ботфортов, сержант Чернозуб победительно оглянулся и изрек:

— Чого тильки те басурманы не павыдумають. Но солдат шилом бреется, на ветру греется. И шоб своей ложки у него не було?!

Мещерский, который находился рядом с Анастасией, долго не решался прибегнуть к турецкому методу поглощения пищи. Из-за ранения ему было трудно поворачиваться и наклоняться. Анастасия положила перед ним лепешку. Он разломил ее, собрал на блюде овощей и мяса, откусил и отложил в сторону.

— Не нравится? — спросила она.

— Нет, просто есть не хочется…

Анастасия тоже не испытывала чувства голода. Возможно, сказывалось четырехдневное морское путешествие. После шаткой палубы «Евангелиста Матфея» у нее и на земле кружилась голова. Присутствие на первом обеде в турецкой чайхане она сочла для себя обязательным, но, не дождавшись его окончания, вернулась в комнату. Положив на лоб холщовое полотенце, смоченное холодной водой, она велела Глафире заварить крепкого чая.

Вскоре к ней явился назир Шевкет-ага. Он поинтересовался, понравился ли гостье его обед, и представил госпоже Аржановой своего младшего сына Энвера, который умел говорить по-русски.

Турок просил взять Энвера переводчиком, потому что в данный момент никакой работы у того не имелось. Об Энвере Анастасии рассказывал Турчанинов. Преодолевая головную боль, она спросила, на какое вознаграждение рассчитывает молодой человек.

— Сорок акче в день! — не моргнув глазом, ответил он. Это было на десять акче больше той ставки, какую называл ей управитель канцелярии Светлейшего в Херсоне.

— Тридцать пять, и ни одной монетой больше, — поморщившись, сказала она.

— Пек яхши. — Энвер кивнул.

— Что такое «пек яхши»?

— «Очень хорошо» по-тюркски.

— Ладно. Ты будешь сопровождать меня повсюду и объяснять про особенности здешней жизни… — Анастасия отсчитала деньги за три дня вперед.

— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа! — обрадовался Энвер и немедленно приступил к исполнению своих обязанностей. — Видно, что вы с дороги очень устали. А сегодня в бане — женский день. Мыльная ванна, массаж и холодные обливания помогут вам.

— Баня? — удивилась Анастасия. — А где она находится?

— Рядом. В двух шагах к северу от мечети Джума-Джами, — ответил расторопный юноша. — Моя мать собирается туда. Она вас проводит и в бане будет помогать…

Зейнаб, первая жена назира Шевкет-аги, без восторга отнеслась к затее сына. Однако долг гостеприимства, почитаемый священным на Востоке, предписывал ей повести двух иностранок в баню, коли такое пожелание они высказали. Она даже предложила им надеть свою верхнюю одежду «фериджи» — просторные накидки с короткими рукавами, в которые можно было завернуться несколько раз. «Фериджи» полностью скрывали фигуру женщины. Закутанные подобным образом, они пешком добрались до бани, не привлекая ничьего внимания.

Никогда бы не подумала Анастасия, что баня может быть столь величественным сооружением. Девять куполов с круглыми окнами на самом верху, высокие и глухие средневековые стены, красивая арка у входа — по своему архитектурному оформлению турецкая баня, пожалуй, не уступала и мусульманскому храму. Вероятно, ее значение для местных жителей было тоже немалым.