Густав Эмар - Великий предводитель аукасов
Молодой человек остановился.
— Сеньор, — резко отвечал он, — на такое предложение не может быть иного ответа.
— Мне, однако, казалось… — заметил дон Панчо.
— О, сеньор! Оставьте меня в покое и позвольте мне вернуться к своим. Знайте, что все признавшие меня своим руководителем до конца разделят со мною мою участь, а я точно так же — их. Было бы низостью, если бы я оставил кого-либо из них. Эти два аукасских предводителя, которые слышали нас, я уверен, люди с сердцем и понимают, что я должен прервать всякие сношения.
— Мой брат хорошо говорит, — сказал Антинагуэль, — но есть убитые воины. Пролитая кровь кричит о мщении.
— Я не намерен спорить, — отвечал молодой человек, — к тому же честь не велит мне оставаться дольше и выслушивать предложения, которых я не могу принять.
И, говоря это, граф продолжал идти. Таким образом, все пятеро незаметно очутились недалеко от скалы.
— Однако, сеньор, — отвечал генерал, — прежде, чем так решительно отвергать наши предложения, вы должны известить о них своих товарищей.
— Совершенно справедливо, — насмешливо отвечал граф.
Он вынул свою записную книжку, написал несколько слов, вырвал листок и сложил его вчетверо.
— Вы сейчас же получите ответ, — сказал он и, повернувшись к скале, сложил руки у рта, на манер переговорной трубы, и крикнул: — Бросьте лассо!
Немедленно в одну из бойниц этой крепости сбросили длинный ремень. Граф взял камень, завернул его в листок и привязал к концу лассо. Камень подняли. Молодой человек скрестил руки на груди и, обращаясь к окружающим, сказал:
— Сейчас получите ответ.
В это время среди аукасов возникло некоторое движение. Какой-то индеец подбежал к Антинагуэлю и шепнул ему на ухо несколько слов, видимо взволновавших его. Генерал и предводитель обменялись многозначительными взглядами. Вдруг укрепления на скале раздвинулись, точно вследствие волшебства, и показалась площадка, покрытая чилийскими солдатами, вооруженными ружьями. Немного впереди стоял Валентин и подле него неразлучный Цезарь. Не было видно только дона Тадео и индейских предводителей. Валентин стоял, опершись на ружье. Граф не хотел верить своим глазам. Он не понимал, откуда на площадке столько солдат. Но ничем не обнаружил своего удивления и, спокойно обратившись к окружавшим его, сказал с насмешливой улыбкой:
— Видите, сеньоры, я был прав, ответ не замедлил.
— Граф, — вскричал Валентин громовым голосом, — от имени ваших товарищей я уполномочен сказать, что вы отлично сделали, отвергнув постыдные предложения наших неприятелей! Нас здесь полтораста человек, и мы решили скорей умереть, чем принять эти предложения.
Число «полтораста» произвело сильное впечатление на аукасских предводителей. Тем более что они получили известие, его-то и шепнул воин на ухо Антинагуэлю, что испанским пленникам с оружием и припасами удалось бежать и соединиться с осажденными. Граф, который столь надменно говорил от имени нескольких человек, составлявших гарнизон, теперь стал еще надменнее, когда счастье улыбнулось ему.
— Это решено и подписано! — кричал Валентин предводителям. — Видите, мои товарищи все того же мнения.
— Что станет делать мой брат? — спросил Антинагуэль.
— О, — отвечал Луи, — это и так ясно: я соединюсь с моими товарищами. Но вот что, господа: к чему нам напрасно проливать кровь? Договоримся так: вы со всеми своими воинами войдете в стан и дадите мне честное слово, что не выйдете из него прежде чем пройдет три часа. В это время я уйду со всем своим отрядом, захватив оружие и припасы. Я даю слово не спускаться в равнину. Через три часа вы можете идти куда вам угодно, но не станете преследовать меня во время отступления. Согласны ли вы на эти условия?
Антинагуэль, Черный Олень и генерал стали потихоньку совещаться. Генералу вовсе не хотелось терять времени на бесполезную, по его мнению, осаду. Надо было торопиться, чтобы противники не усилились еще больше.
— Мы принимаем ваши условия, — сказал Антинагуэль. — У моего бледнолицего брата великое сердце. Он и его мозотоны могут удалиться куда угодно.
— Хорошо, — отвечал граф, с чувством пожимая руку токи, — вы храбрый воин, и я от души благодарю вас. Но у меня есть еще к вам просьба.
— Пусть мой брат говорит, и, если я смогу, я исполню его просьбу, — отвечал Антинагуэль.
— Дело вот в чем: вчера вечером вы захватили в плен нескольких испанцев — отпустите их со мною.
— Эти пленники свободны, — сказал токи с принужденной улыбкой. — Они соединились со своими братьями на скале.
Тут Луи понял, отчего гарнизон его так сильно увеличился.
— Мне остается только уйти, — отвечал он.
— Позвольте, позвольте! — вскричал сенатор, который воспользовался случаем, чтобы развязаться с генералом. — Я также был в числе пленников.
— Правда, — заметил дон Панчо, — что скажет мой брат?
— Ну, хорошо, — отвечал Антинагуэль, презрительно пожимая плечами, — пусть и этот человек уйдет.
Дон Рамон не заставил повторять этого позволения и поспешно подбежал к Луи. Молодой человек вежливо раскланялся с предводителями и весело полез на скалу, сопровождаемый доном Рамоном.
Тринадцатая глава. ГОНЕЦ
Теперь нам следует воротиться назад и рассказать, как Жоан исполнил свое поручение, а также еще кое-какие небезынтересные подробности.
Жоан был малый лет тридцати, не более, смелый, предприимчивый, не боящийся никаких опасностей, одаренный холодным и дальновидным умом. Прежде чем отправиться, он взвесил все возможности успеха и неуспеха возложенного на него поручения. Он понимал, что дело это — одно из самых трудных и только чудом он может избегнуть многочисленных капканов, расставленных врагами. Но эти трудности не только не заставили его отказаться от исполнения поручения, напротив, они возбуждали его. Он видел в этом случай посмеяться над Антинагуэлем, к которому с некоторого времени чувствовал ненависть — ведь по милости токи его едва не убили во время похищения доньи Розарио. С другой стороны, он считал долгом спасти Курумилу, столь великодушно пощадившего его жизнь.
Самое трудное было миновать часовых, которые, без сомнения, окружали скалу. Спустившись, он некоторое время просидел на корточках, размышляя, как бы пробраться. Скоро он, должно быть, нашел средство, потому что развернул свое лассо, сделал глухую петлю и привязал его конец к кусту. К кусту он крепко привязал свою шляпу и затем стал осторожно спускаться, помаленьку развертывая лассо. Когда он спустился на всю его длину, то стал дергать через небольшие промежутки за его конец, отчего куст зашевелился. Это движение куста почти тотчас заметили часовые, бросились в ту сторону и выстрелили по шляпе. А Жоан между тем пустился со всех ног, хохоча, как сумасшедший, воображая, какую рожу сделают часовые, когда увидят, что стреляли по шляпе.
