Георг Борн - Бледная графиня
Губерт все еще стоял у окна.
– Я – доктор Гаген, – обратился к нему вошедший господин.
– Вы, верно, тюремный врач? – спросил Губерт.
– Нет, я врач, но не тюремный, – ответил Гаген. – Я интересуюсь шумными уголовными процессами и изучаю их. Мне доставляет особое удовольствие выслушивать прения сторон и наперед самому предугадывать истину. Знаете, какое мнение я составил о вас?
– Где же мне знать? Скажите, тогда и узнаю.
– Я присутствовал на самых интересных процессах в Париже, Лондоне, Брюсселе, Вене и Берлине, – продолжал доктор Гаген. – Мне случалось знакомиться со многими делами, где улики против обвиняемого были еще неопровержимее, чем в случае с вами, и все же в конце концов обвиняемого оправдывали. Кроме того, я посетил все знаменитые тюрьмы на свете и разговаривал с величайшими преступниками.
– Потому-то вы и явились сюда ко мне? – спросил Губерт. – Неужели я в самом деле принадлежу к числу величайших преступников?
– Вы принадлежите к особому роду их и, по правде сказать, к роду, далеко не лишенному интереса. Вы – убийца из любви. Это своеобразная психологическая загадка. Любовь всегда жаждет обладания, а вы существо, которым желали обладать, отправили на тот свет.
– И вы пришли взглянуть на меня, как на зверя какого? – усмехнулся Губерт.
– Полноте, мы вместе ехали сюда в город, и этого времени мне вполне хватило, чтобы вглядеться в вас и изучить вашу физиономию, – отвечал Гаген.
– Что же в таком случае привело вас ко мне? – спросил лесничий.
– Ваше дело интересует меня. Должен сознаться, что я и сам то верю в вашу невиновность, то сомневаюсь в ней. Неужели вы не можете сообщить что-нибудь такое, что пролило бы, наконец, свет на это темное дело?
– Если вы присутствовали на суде, то должны знать, что я все сказал по этому делу. Больше мне добавить нечего.
– В таком случае, боюсь, что решение судей будет иметь для вас самый плачевный результат, – с мрачной задумчивостью произнес Гаген. – Сам не знаю почему, но мне жаль вашей молодой жизни.
– Если меня признают виновным, то знайте, господин доктор, что я осужден напрасно, – твердым, спокойным голосом возразил Губерт. – Смерть не страшна мне, я и без того желал ее еще в ту ночь, когда погибла молодая графиня. Мне только жаль стало мою старую мать.
– Неужели вы так и не нашли никакого объяснения происшедшему? Неужели никого не подозреваете?
– Я знаю только, что я тут ни при чем. Если бы мне вздумалось толкнуть в пропасть молодую графиню только из-за того, что она не могла быть моей, я бросился бы и сам вслед за ней. Можете мне поверить, я говорю совершенно искренне.
– Сказать по правде, я не очень-то верю вашей любви. По моему мнению, все это не что иное, как комедия.
– Комедия? – удивленно переспросил Губерт.
– Да, комедия. Или вы виновны и в таком случае никогда не любили молодую графиню, или же невиновны…
– И в таком случае я также не любил ее, выходит по-вашему.
– Вы настаиваете на своей невинности, но в доказательство придумали никуда не годную историю о любви к молодой графине – тот, кто поверит в вашу любовь, поверит также и в вашу виновность. Никудышное оправдание.
– Я всего лишь сказал правду.
– Хорошо, пусть так. Допускаю, что вы ни в чем не повинны. Но в таком случае, должны же у вас быть какие-то предположения о личности подлинного преступника? Кого вы подозреваете?
– Если господа судьи не имели подозрений ни на кого, кроме меня, как же я, простой, невежественный человек, могу знать больше их?
– Оставьте ваши колкости, сейчас они совершенно излишни.
– Клянусь Богом, я невиновен, – громко и торжественно провозгласил Губерт, подняв вверх правую руку. – Видит Бог, что если бы я был преступником, то не стал бы запираться, мне моя жизнь нисколько не дорога. Не знаю я и того, кто мог совершить это злодеяние, я никого больше не встретил в лесу.
Гаген задумался. Воцарилось молчание.
– Дело ваше, однако же, становится все интереснее, – сказал доктор после некоторого раздумья, – и я с нетерпением ожидаю, чем все кончится. Очень жаль, что вы ничего не можете сказать о личности преступника. Часто бывает так, что невиновные гибнут из-за того, что неблагоприятное стечение обстоятельств выдвигает против них неопровержимые улики, а они не могут дать никаких показаний, которые пролили бы свет истины на преступление. Пока очевидно одно: настоящий убийца действовал ловко и крайне осторожно, и спрятал, что называется, концы в воду. А то, что это убийство, не подлежит никакому сомнению. К счастью для этого негодяя, – продолжал Гаген, – всю ответственность за преступление судьба возложила на вас. И вам нелегко будет убедить присяжных в своей невиновности. Однако не падайте духом и уповайте на Господа нашего, защитника невиновных. Мужайтесь!
Доктор Гаген простился с заключенным и вышел. Губерт остался один в камере. Снова углубился он в свои мрачные мысли, и лицо стало угрюмым и замкнутым.
«Он и вправду неповинен, – подумал Гаген, выходя из тюрьмы. – Не похоже, чтобы он совершил убийство».
На следующий день должна была решиться участь подсудимого. С каким нетерпением ожидал Губерт приговора. Неизвестность томила его. Он не боялся смерти, но бесконечные допросы и неопределенность были для него невыносимы.
Губерт провел бессонную ночь. Сторожа в коридоре слышали, как он все время ходил по камере, и думали, что ему не дают покоя угрызения совести.
О, что это была за бесконечно долгая ночь! Нетерпеливо прислушивался Губерт к глухому бою больших тюремных часов, отбивающих четверти, и каждая минута казалась ему вечностью. Образ Лили непрестанно витал перед ним.
– И они еще смеют говорить, что я убил тебя, – обращался он к дорогому образу, – что осмелился поднять на тебя руку, ангельское создание. Один Бог знает, как я любил тебя и теперь еще люблю. Ты не хотела и не могла быть моею, потому-то я и решил лишить себя жизни, одного себя, ибо жизнь без тебя не представляла смысла. И вдруг я узнаю, что умереть суждено было тебе.
Потом он вспомнил о старой матери и беспомощной сестре – что-то будет с ними, если его казнят?..
В таких вот тягостных, безотрадных мыслях застал его рассвет того рокового дня, когда должна была решиться его участь. Жизнь Губерту теперь уже как бы и не принадлежала, она зависела от произвола других, которые собирались распорядиться ею по своему усмотрению.
Наконец подошло время начала судебного заседания. Губерта отвели в зал суда, где уже присутствовали свидетели. Среди них были мать и сестра лесничего. Бедная старушка при виде сына залилась слезами. Он отвернулся, не в состоянии вынести ее взгляда.
