Максим Войлошников - Декабрист
Но не она затеяла заговор и не ей с ее кликой было пожинать плоды.
Однако за кого на самом деле выступает генерал — за нее или за былого сослуживца и товарища по оружию Константина Павловича? Если последнее — договориться с ним будет труднее…
Пока Николай был вынужден подчиниться давлению. Оставалось играть роль до конца: он отправился в Малую дворцовую церковь (Большую ремонтировали) и там торжественно принес присягу Константину — задыхаясь от рыданий, со слезами ярости на глазах, своим глубоким чувством удивив даже читавшего текст присяги священника.
Днем собрался Государственный совет — как обычно, на втором этаже, в Адмиралтейской, западной части дворца, близ Малой церкви. В Госсовете Николай имел ряд приверженцев, первым среди которых был Александр Николаевич Голицын, друг детства покойного государя и наиболее доверенный сподвижник его, бывший министр народного просвещения. Правда, он был известнейший масон, а верхушка масонства находилась в Англии — поэтому, пытаясь отстраниться от британцев, Александр I удалил его со всех официальных постов. Однако, как и прежде, он был весьма влиятелен при дворе. Ему было обещано Министерство уделов, управлявшее императорскими поместьями. Некоторые называли Голицина одним из самых низких лицемеров своего времени.
Сторонники Николая напирали на то, что государь неслучайно дал титул цесаревича еще одному великому князю, женатому династическим браком. Однако, не будучи членом Госсовета, сам цесаревич в заседании не участвовал. Как он и предвидел, там возобладало мнение членов совета Лопухина, Милорадовича и Мордвинова о немедленной присяге Константину. Между тем поступило известие из гвардии, что там присяга уже началась.
Генерал Потапов отослал письмо в Варшаву, где просил Константина Павловича как можно скорее прибыть в Петербург, чтобы разрешить образовавшийся кризис.
Однако цесаревич Константин не мог исполнить пожеланий Потапова. За день до прибытия петербургского фельдъегеря с письмами он получил послание из Митавы от командующего Первым корпусом Паскевича. Иван Федорович сообщал, что его императорское высочество Константин не будет пропущен из Польши в Петербург ни один, ни с войсками — для чего корпус разворачивается на дороге из Варшавы. Еще хуже было извещение из Могилева от Остен-Сакена, командующего Первой армией, о том, что он не поддержит Константина и что войска Третьего корпуса также приведены в готовность. Судя по лаконичному и энергичному стилю, письмо составил генерал Толь. О морском пути нечего было и думать: Польша не имела выхода к морю, и пруссаки не пропустили бы великого князя, представляющего угрозу для королевского зятя.
Один только гонец из Второй армии вселил в усталое сердце цесаревича Константина некоторую надежду, привезя сообщение о твердой поддержке законного наследника. Между тем адъютант Константина Михаил Лунин уже составил десятки писем, которые были отправлены в Киев, Одессу, Москву, Петербург, на Кавказ с обрашением к видным персонам империи.
Меж тем Николай Павлович тоже не терял времени даром. Он встретился со многими людьми, от которых надеялся получить практическую помощь. Например с начальником артиллерии всего Гвардейского корпуса (артиллерия очень важна в городских сражениях, как показал опыт Бонапарта), тридцатисемилетним генерал-майором Иваном Онуфриевичем Сухозанетом, внешне чем-то похожим на Чернышева, — не состоятельным витебским дворянином, выслужившим свой чин на войне.
Не откладывая в долгий ящик, он провел совещание со своим давним соратником, сорокадвухлетним генерал-адъютантом Александром Христофоровичем Бенкендорфом, остзейцем, героем 12-го года, командиром гвардейской Кирасирской дивизии, включавшей четыре самых блестящих полка России: Кавалергардский, лейб-гвардии Конный, лейб-гвардии Кирасирский и Лейб-Кирасирский Ее Величества. Бенкендорф был сыном одного из приближенных к императрице-матери офицеров, почему и пользовался ее покровительством. Но они также были очень дружны с Михаилом Павловичем, и генерал, которого не раз попрекали немецким происхождением апологеты Константина, сделался всецело сторонником Николая. По его настоятельнейшему совету переговорил цесаревич и с полковыми командирами: прежде всего полковыми первой бригады, расквартированной в столице, — командиром Кавалергардского полка — хладнокровным полковником Степаном Федоровичем Апраксиным, и Конного — любимцем покойного государя, бригадным начальником, генерал-майором Алексеем Федоровичем Орловым — родным братом командующего шестнадцатой дивизией Второй армии. И во второй бригаде начальники удостоились такого же разговора. Не остались не охваченными также и командиры находящихся под Петербургом полков легкой гвардейской кавалерии. По одному доставляли их к его императорскому высочеству во дворец, где он их и обрабатывал.
Затем наступила очередь общаться с пехотными командирами. Первым из них был командующий гвардейской пехотой пятидесятипятилетний участник всех войн с Наполеоном генерал-лейтенант Карл Иванович Бистром, такой же любимец солдат, как и Милорадович. Однако в свое время, когда Бистром командовал лейб-гвардии Егерским полком, а цесаревич бригадой, у них вышло столкновение. Тогдашний командующий гвардией генерал-адъютант Илларион Васильевич Васильчиков вынудил Николая извиняться перед своим полковым командиром. Можно было представить, что вряд ли цесаревич питал теперь теплые чувства к тому, кто стал причиной его «унижения», и поэтому Карл Иванович мог ожидать подвоха. Цесаревич предпринял попытку прощупать почву, однако, как и ожидалось, Бистром почтительно, но твердо выразил согласие со старшими генералами. Николай подозревал, что и тут не обошлось без влияния его матушки. Но, пользуясь тем, что он являлся командиром второй гвардейской дивизии, цесаревич переговорил непосредственно с командирами своих бригад и полков, среди которых трое были его прямыми креатурами. Также имел он беседы и с бригадными и полковыми командирами первой гвардейской дивизии своего брата Михаила. Всем было обещано повышение в чинах, флигель-адъютантство, старшим начальникам посулено генерал-адъютантство. Совсем высоким — титулы и почетные награды. Командиры по-разному отреагировали на предложения Николая Павловича — от откровенной поддержки, до осторожно-неопределенных ссылок на приказы прямого начальства.
Глава 23
Совещание на Мойке
Петр въехал в столицу через Московскую заставу, лежавшую на пересечении Московского тракта и Лиговского канала. Он был верхом на каурой лошади, приобретенной на одной из ближайших станций. Ломоносов обратил внимание на то, что обычные караулы гарнизонных войск усилены и возле заставы ошиваются личности, похожие на полицейских агентов. Тем не менее проехал он беспрепятственно. Петр не знал, что великий князь Михаил опередил его на целых пять дней, прибыв третьего декабря с письмами Константина об отречении. Но он догадывался, что результат событий в Бельведере давно известен в Зимнем дворце. Предстояло решить, к кому ехать первому — к Потапову или Бистрому? К дежурному генералу Главного штаба, пожалуй, сложнее было бы попасть, чем к начальнику гвардейской пехоты, — и Петр выбрал Бистрома.
