Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой
Спустя несколько минут игроки уже сидели, склонившись над доской.
— Мне очень нравится играть с тобой, Сафат, — сказал хан.
Сафат, привстав от доски, вежливо склонил голову.
— Спасибо, о великий хан, — от игры с тобой я испытываю огромное наслаждение: ты каждый раз показываешь мне, как должен играть подлинный мастер. Польщенный Ахмат сделал ход и с удовлетворением наблюдал, как глубоко задумался над ответным ходом Сафат.
Но хан ошибался.
Сафат думал вовсе не о ходе.
Все две недели, которые он находился в походном стане хана, Сафат непрерывно спрашивал себя, не совершил ли он какой-либо ошибки — уж слишком все шло гладко…
Сафат был хорошим шахматистом и мог бы сразу ответить на ход хана, но он умышленно затягивал время — во-первых, для того, чтобы показать, как серьезно он относится к игре, а во-вторых, чтобы иметь возможность дольше и пристальнее понаблюдать за поведением хана — Сафат никак не мог поверить, что хан Ахмат ни в чем его не подозревает.
Но хан Ахмат и в самом деле ни в чем дурном Сафата не подозревал.
Вот уж воистину — «Человек предполагает…» Ерема Селиванов был уверен, что его план, продуманный до малейших деталей, приведет его к успеху, но совершенно неожиданное вторжение отрядов хана Менгли-Гирея в одну секунду едва не лишило его жизни и тут же превратило в жалкого, бесправного и презренного татарского раба, которого сейчас угоняли в Крым на продажу, и не было у него ни малейших шансов вырваться на свободу и, возможно, не будет еще много лег, если он эти годы вообще переживет…
Мурза Сафат был убежден, что его ждет необыкновенно трудное задание — подумать только: ему надо попасть в ближайшее окружение могущественного владыки, с его охраной, свитой и, наконец, стотысячной армией! Это казалось просто невозможным, и вдруг, все получилось с прямо-таки чудесной легкостью!
А все началось с того, что, расставшись с друзьями в Медведевке и попрощавшись с Левашом в Синем Логе два месяца назад, Сафат двинулся на юг, в Дикое поле, навстречу войску Ахмата, и на второй же день пути его конь вдруг стал хрипеть, задыхаться и к обеду пал трупом прямо на дороге.
Сафат сразу же вспомнил, что Леваш жаловался: от какой-то заразной болезни у него пало несколько десятков лошадей, и еще вспомнил, что, пока он беседовал с хозяином, слуги поили коня гостя, и уже тогда Сафат неизвестно почему хорошо запомнил момент: вот бородатый толстый конюх ставит перед конем Сафата берестяное ведро с водой, и Сафат еще подумал тогда мимоходом — не холодна ли вода, не заболеет ли конь…
Коня, конечно, было жалко, но потом Сафат, очень часто размышляя о превратностях судьбы, думал: а что случилось бы, если б его конь тогда не пал?
Потеря коня, к счастью, произошла совсем недалеко от Калуги, и Сафат еще засветло успел в город до закрытия торга.
Конечно, он сразу пошел к татарским продавцам лошадей, сторговал себе хорошего коня, только успел сесть на него, как вдруг услышал за спиной веселый оклик по-татарски:
— Сафат! Ты ли это? Откуда здесь?
Это оказался его добрый приятель и, можно сказать, товарищ по профессии — мурза Юсуф, тоже доверенный человек хана Менгли-Гирея, часто выполняющий разные поручения. Но если Сафат специализировался на отношениях с Московией и Западом, то Юсуф поддерживал связи своего хозяина с Востоком: с Ногайскими и Тюменскими улусами.
Оказалось, что Юсуф возвращается в Бахчисарай из Казани, где выполнял какое-то поручение хана, и, таким образом, они едут в прямо в противоположные стороны. Однако старые товарищи решили на ночь глядя не продолжать путь, переночевать на ближайшем постоялом дворе и на рассвете двинуться в дорогу, а пока поужинать да обменяться новостями и придворными сплетнями.
— Когда я выезжал из Бахчисарая, — рассказывал за ужином Юсуф, — Менгли отправлял на Подолье тысяч двадцать наших воинов — думаю, они сейчас славно веселятся там! Я спросил о тебе, и хан сказал, что отослал тебя к московскому Ивану, чтобы ты смотрел из-под руки подальше на юг. Должен тебе заметить, в Бахчисарае очень боятся Ахмата. А в Казани я слышал, что он уже идет сюда с огромным войском. Ты сейчас в Москву?
— Нет, я оттуда. Как раз собираюсь смотреть из-под руки подальше на юг…
— И как ты собираешься это делать? Но теперь он двигался не на юг.
Рискуя загнать коня, он мчался и мчался вдоль берега Оки до самого Мурома, там коня продал, пересел на скороходную ладью и через три недели после разговора с Юсуфом был в Казани.
… — Случайно узнав от Юсуфа, что ты здесь, я мчался день и ночь, чтобы застать тебя, — сказал Сафат.
— Ты успел вовремя, — улыбнулся Ибак, — я закончил свои дела и уезжаю утром.
— Тогда выслушай меня очень внимательно.
— Я всегда и всех выслушиваю очень внимательно.
— Хан Ахмат — злейший враг дома Гиреев.
— Я знаю это.
— Он злейший враг Москвы.
— Знаю.
— Сейчас он идет туда.
— И это знаю.
— Он придет к Оке и будет ждать помощи от короля. Но король не придет ему на помощь.
— Вот этого я не знаю.
— Я знаю это.
В Литву поехал Медведев. Ведь неспроста же послал его туда великий князь… А если Медведев за что-то берется — он это делает?
— И что дальше?
— Вероятно, состоится битва между Иваном и Ахматом. И кто-то в ней победит. Но важно совсем не это.
— А что же?
— Независимо от того, кто победит, Ахмат должен будет вернуться зимовать в свои улусы. Если он проиграет, его армия будет потрепанной и небоеспособной. Если выиграет — у него будет огромный ясак от Москвы — сотни тысяч рублей за шесть лет! Но он не дойдет до Сарай-Берке. Когда хан Ахмат остановится где-нибудь на Дону, чтобы переждать особо холодное время, однажды ночью из темноты выйдет с небольшим отрядом хан Ибак. Я встречу его и проведу прямо в юрту самого Ахмата. Хан Ибак на моих глазах отрежет ему голову, а я повезу известие об этом в Москву и Бахчисарай. Это событие будет иметь три важных последствия. Первое — Великая Золотая Орда перестанет существовать и отойдет в историю. Второе: человеком, победившим ее, останется навсегда в этой истории хан Ибак, который возьмет под свою власть все ее улусы. Третье: Крым и Москва будут лучшими друзьями хана Ибака, и военные последствия такого союза сейчас даже трудно представить.
Ибак вздохнул и улыбнулся.
— Занятная история. Одно только мне в ней не ясно. Как ты окажешься столь доверенным лицом Ахмата, что будешь вхож по ночам в его шатер?
— Ты меня им сделаешь.
— Я? Каким же образом?
— Ты напишешь верительную грамоту на мое имя на самой лучшей бумаге, какая найдется в Казани. По этой грамоте я буду твоим доверенным послом, ты поклянешься Ахмату в дружбе и предложишь любую помощь против Москвы или Бахчисарая. Ты дашь мне вот этот перстень, что у тебя на пальце, для большей верности. Ты оденешь меня по вашей сибирской моде и выделишь в провожатые десять твоих хороших сибирских или ногайских воинов, некоторые из которых, возможно, погибнут. Но они будут моими официальными гонцами, и я буду по одному посылать их тебе с усыпляющими Ахмата известиями. Он наверняка велит убить некоторых на выбор, чтобы проверить, что я тебе пишу. Поэтому я буду писать тебе только о его заслугах и восхищаться его величием, а ты отвечай мне через этих гонцов, как ты ему предан. Он ничего не заподозрит, и я буду с ним до самого конца. А ты жди меня на берегах Дона уже в декабре, я найду тебя там сам.
