Уильям Дитрих - Зеркало тьмы
– Из своего опыта могу сказать, что лучше всего нам сейчас осмотреться и тщательно изучить все вокруг, – предложил я, – обычно именно так находят сокровища.
Мы шагнули сквозь дверной проем в одну из откопанных комнат и увидели совсем не то, что ожидали.
В комнате не оказалось никаких машин, да и вообще никакой мебели, а вместо аскетической белизны греческой архитектуры нашему взору предстал сад ярчайших красок. Стены были покрыты фресками, фресками эйфорической красоты, напоминающими воспоминания о давно утраченном рае. Стебли цветов, переплетаясь, тянулись к солнцу, их лепестки горели золотыми, красными и фиолетовыми красками. Антилопы и птицы, исполненные в тончайших деталях, парили над зелеными и золотыми лугами, обезьяны свешивались с переплетающихся деревьев, перепрыгивая с лианы на лиану. Из бирюзового моря выходил обнаженный юноша со связкой пойманной рыбы, а изящная девушка с водопадом темных волос, одетая в легкое платье мягких цветов, прекрасная, словно камея, и безмятежная, как голубка, нежно манила его рукой.
Как же сильно эта картина отличалась от драматичной, суровой оцепенелости египетских храмов или даже угловатого белого великолепия картин, что я видел на руинах Акрополя в Афинах! В Египте воины маршировали, попирая стопами своих врагов. Эти же люди, казалось, были не просто миролюбивы – от них сквозило таким миром, словно они никогда не знали войны. Эта картина напомнила мне о мечтах Магнуса Бладхаммера об Эдеме, еще не отравленном яблоком и грехопадением.
– Если мы ищем древние орудия войны, мы явно пришли не по адресу, – пробормотал я. – Это выглядит скорее как пацифистская Аркадия.
– Они прекрасны, не находите? – выдохнул Кювье. – Сколько жизни в этих фресках! Скажите, ну какой из современных художников сможет сотворить нечто подобное?
– Наши портреты темнее, – согласился Смит. – Северные европейцы всегда выглядят на картинах так, словно они слишком много одеваются и слишком много едят; прибавьте к этому темные небеса и взнузданных лошадей. Какой же маленький уголок рая, должно быть, имели эти люди до того, как взорвался вулкан!
– Значит, это Атлантида? – спросил Фултон.
– Одно могу сказать точно – это нечто очень старое и совсем не похожее на Грецию или Египет, – ответил я. – Я не имею ни малейшего представления о том, что это за место. Но эти люди выглядят не только счастливыми, но и уверенными. И при этом в них нет никакой воинственности. С чего Ложа египетского обряда считает, что найдет здесь какое-то оружие?
– Но мы все еще не знаем, в правильном ли мы месте.
– Но вспомните тот саркофаг, люк, тоннель. Не слишком ли много случайных совпадений?
– А что, если кто-то уже забрал то, что мы надеялись здесь найти?
– Не думаю. Сомневаюсь, чтобы здесь вообще кто-нибудь бывал со времен Средневековья.
– Здесь еще много дверей. Давайте искать дальше.
Здание было похоже на настоящий лабиринт, организация которого была столь же хаотичной, сколь прекрасными были его украшения. Одни комнаты вели в другие комнаты без каких-либо организующих коридоров или объединяющего атриума. Возникало ощущение, что мы в улье, стены которого были украшены изображениями кораблей с веслами, раскинутыми, как ноги водных насекомых, папирусовых камышей, сохнувших под солнцем, боксирующих атлетов и резвящихся девочек. Мы ходили и ходили со своим крохотным неровным огоньком из комнаты в комнату, пока Фултон внезапно не вскрикнул:
– Подождите!
Мы остановились.
– Мне кажется, я заметил нечто интересное в последней зале.
Мы вернулись в нее. Изобретатель указал на фриз под потолком, представляющий собой горизонтальную картину, на которой была изображена флотилия кораблей, ничем не отличающаяся от тех, что мы видели в других комнатах. Можно было лишь догадаться, что строители этого погребенного под толщей земли места являлись моряками, что было весьма логично для островитян. Смогли ли они уплыть, когда взорвался вулкан? А что, если они основали новые цивилизации вдали отсюда, может быть, даже в Америке?
– Здесь что-то не так, – сказал Фултон, указывая пальцем на картину.
На борту одного из скользящих по волнам кораблей было изображено нечто, напоминающее полумесяц, из впадины которого исходили лучи солнечного или лунного света, освещающие небольшой флот.
– Похоже на луну, не так ли? – предложил я.
Изобретатель покачал головой.
– Посмотрите, это нечто закреплено на элегантной дугообразной раме, столь же изящной, сколь и их цветочные фрески, причем этим «чем-то» на картине занимаются несколько человек. Господа, это не небесный объект. Это какая-то машина. – Он пальцем провел по лучам, исходящим от полумесяца, и проследил луч до одного из кораблей. Над кораблем наблюдался всполох цвета, который я принял за изображение паруса, но Фултон, помнивший о своем особом способе использования шотландской волынки, считал иначе. – Я думаю, что эта штука поджигает корабли.
Я почувствовал, как холодок прошел у меня по позвоночнику, словно я увидел змея из Эдема. Люди жили здесь в мире, несомненно. Но что, если их мир существовал за каким-то щитом, которым могло быть орудие столь ужасное, что оно могло поджигать вражеские корабли, опрометчиво подошедшие слишком близко?
– Но эта идея давно уже приписывается великому Архимеду, – сказал Фултон. – Рановато для воспламеняющих зеркал.
– Воспламеняющих зеркал? О чем вы говорите, Роберт?
– В древних рукописях, изначально написанных Луцианом спустя два века после Рождества Христова и позже донесенных до нас средневековыми писателями, содержится нечто интересное. Луциан писал, что во время осады Сиракуз римлянами в двести двенадцатом году до нашей эры греческий математик Архимед соорудил зеркало или линзу, с помощью которой можно было направить энергию солнца на неприятельские корабли. Этот грек был гением механики, разработавшим также гигантские клещи, которые могли крушить римские корабли, словно чудовищная клешня. В конце концов римляне победили и ворвались в город, а Архимед был убит невежественным солдатом в то время, когда писал свои математические расчеты на песке. Его гений был потерян, но легенда воспламеняющего луча сохранилась. Одни называют его пикой Посейдона, другие – трезубцем Нептуна.
Я оцепенел. Ведь именно эти слова были начертаны на золотой фольге, что я обнаружил в Северной Америке!
– Многие отмахиваются от этой истории, считая ее басней, – продолжал Фултон, – и никто не предполагал, что она может восходить корнями во времена задолго до Архимеда. Но что, если этот мудрейший грек позаимствовал идею для своего зеркала из места, подобного этому?
