Жюльетта Бенцони - Талисман Карла Смелого
– Думаю, за этим дело не станет, когда он поселится у нас, – улыбнулся старый слуга. – Да, он в самом деле не женат. Пока у него две страсти: история герцогов Бургундских и лошади.
Гости надолго не задержались. Они поставили цветы возле надгробной плиты, сделанной из местного камня, постояли немного, вздохнув о том, кто покоился под плитой, поблагодарили Георга и пустились в обратный путь.
Некоторое время они ехали молча. Затем Адальбер со вздохом произнес:
– Тебе повезло, что ты познакомился с бароном. И как же он выглядел?
Альдо в нескольких словах описал барона, тоже вздохнул и добавил:
– Понимаешь, впечатляли в нем вовсе не черты, а выражение лица, оно было совершенно особенным. Словно человек этот попал к нам из других времен. Рядом с ним я чувствовал себя в Средневековье, передо мной находился достойный рыцарь из таинственного ордена Золотого руна. Повторю, дело было не в цепочке с эмблемой, о какой может мечтать любой дворянин и какую носил он, дело было в благородстве его облика, величие, с каким он лежал на кровати под балдахином, на старинном узорном ковре. Красивые белые руки, скрещенные на бархате одеяния, бархатная шапочка, седые волосы. Прошедших веков словно бы не существовало, передо мной лежал истинный сеньор. Если хочешь знать, я до сих пор под впечатлением. Больше ничего не могу тебе сказать.
– А меня, знаешь, что удивляет? Прочность памяти, какую хранят здесь о том, кого называли Великим герцогом Запада. Думаю, что причиной этому сказочные богатства, какие он оставил на берегу прекрасного озера. А ты что на это скажешь?
– Соглашусь, что богатство, но еще и обилие пролитой крови, и слепое упорство, с каким Карл стремился навстречу роковой судьбе. Будь у него немного больше мудрости и немного меньше гордости, он бы избежал ужасного конца.
– От своей матери, Изабеллы Португальской, он унаследовал saudade[18], что гнездится в душах принцев из дома Браганца.
Адальбер задумался, а потом спросил:
– А куда бежал Карл после разгрома под Грансоном?
– В Нозеруа, в замок-крепость верного Жана де Шалона, предка принцев Оранских, который был убит швейцарцами. Карл был его сюзереном, и Франш-Конте принадлежал тогда Бургундии. В Нозеруа он зализывал свои раны, находясь во власти тяжелой нервной депрессии. Утешала его только музыка. Однако гнев взял верх над депрессией. И он стал готовиться ко второй кампании, горя жаждой мести. Приказал снять все колокола в Бургундии, чтобы отлить новые пушки, бросил клич и собрал войска. Ненависть к швейцарцам была так велика и придала ему столько сил, что через три недели – представляешь, через три недели после разгрома под Грансоном! – он встал лагерем неподалеку от Лозанны, готовясь принять Иоланду Савойскую, которую считал своим другом и на помощь которой надеялся.
– Она была ему другом или любовницей?
– У него никогда не было любовниц. Три жены и одна-единственная любовь, его первая жена, обворожительная, но хрупкая и слабая Изабелла де Бурбон. Она умерла, подарив ему дочь Марию. Карл оплакивал ее всю свою жизнь. Вторую жену можно не считать, брак продлился всего несколько месяцев, и я уже забыл, как ее звали. А третья, Маргарита Йоркская, красивая, холодная и набожная, стала великолепной герцогиней Бургундской и достойной матерью для маленькой Марии.
– Единственная любовь? У сына Филиппа Доброго, который не пропускал ни одной юбки? Трудно поверить!
– Думаю, беспорядочная жизнь отца и сделала сына таким добродетельным. В общем, Иоланда Савойская была только другом. Вполне возможно, она любила Карла, однако не настолько, чтобы доверить ему свою армию. Может быть, и доверила бы, если бы он согласился отдать свою дочь Марию за ее сына. Но она видела собственными глазами, как в Лозанну приехали имперский протонотарий Гесслер и монсеньор Нанни, папский легат, и заключили договор о будущем браке между наследницей Бургундского герцогства и сыном императора, Максимилианом Австрийским. И тогда Иоланда отказала Карлу в военной помощи. Несколько недель спустя ее по дороге в Женеву похитили по приказу Карла и привезли в Франш-Конте. Карл собирался использовать ее как главный аргумент в переговорах…
– С кем?
– Со своим братом.
– Подожди, кого ты имеешь в виду?
– Людовика XI! Смертельного врага Карла, который на протяжении многих лет трудился, приближая его погибель, и, не трогаясь из своего замка в Турени, медленно, но верно подводил его к ледяному пруду возле Нанси, где его поджидала смерть. Слушай, а я-то и не думал, что на французской истории ты собаку съел!
– Я вполне прилично знаю французскую историю, не сомневайся! – обиженно вскинулся Адальбер. – Другое дело, что Карл Смелый никогда не вызывал у меня симпатии: агрессивный смутьян, богач, каких мало, и вдобавок хитрец, себе на уме.
– Он шекспировский персонаж, мечтал об империи…
– И владел несметным количеством драгоценностей, украшений и великолепных камней. Я понимаю, почему он тебе так нравится.
– Признаюсь, да, нравится. Но не обижусь, если ты мне скажешь, кто тебе дороже: Рамзес II или Тутанхамон?
– Нашел, с кем сравнивать! У них все основательно, солидно – чистое золото килограммами, а не сверкающие облачка, унесенные ветром истории. Но ты можешь успокоиться, вирус попал по назначению, ты меня заразил. Как только вернусь в Париж, займусь Карлом. Пойду в библиотеку и…
– Тебе не понадобятся никакие книги! Как только мы разыщем План-Крепен, она ответит на все твои вопросы. Уверен, что о последнем Великом герцоге Запада ей известно больше всех. Хочешь пари?
– Это ты хочешь пари. А План-Крепен… Она расскажет, если только… Напоминаю тебе, что нам пока еще ничего не известно, и все может пойти совсем не так, как нам хочется.
Альдо ничего не ответил. На едва слышную трещинку в голосе друга он откликнулся такой же болью. Боль и тревога были общими. И для тех, кто жил в Венеции, и для тех, кто обитал возле парка Монсо, жизнь станет скуднее, если из нее исчезнет Мари-Анжелин.
Под влиянием вспыхнувшего беспокойства Альдо нажал на акселератор. Автомобиль подпрыгнул, Адальбер стукнулся о ветровое стекло.
– Черт побери! Какая муха тебя укусила? Ты, похоже, забыл, что это моя машина!
– Ты еще не так меня тряс на своем «Амилькаре». Я сообразил, что нам нужно как можно скорее вернуться обратно. Видишь, вот-вот стемнеет.
Таможенный кордон, где никого не было, они миновали в один миг и четверть часа спустя затормозили возле жандармерии. Бригадир Мери, главный помощник Вердо, стоял в дверях, широко расставив ноги и заложив большие пальцы рук за ремень. Вид у него был необыкновенно воинственный.
