Александр Быков - Стылый ветер
— Вот человек! — радостно взмахнул руками толстяк в кирасе. — Щедрая душа — как все уладил!
— Вот это по-нашему. Молодец. — Солдаты уже дружески хлопали Уно по плечам. Гилберт втолковывал что-то Коротышке Дюпену.
«В конце концов, быстрее, чем ротный обоз, мы сейчас все равно ехать не можем. Не велика беда, если, удирая, придется кое-что сбросить с телеги... А за албанскую свинью мы еще сочтемся, мой капитан».
Эрнст Мансфельд был доволен. Почти счастлив. Еще бы — грохот орудий не смолкал уже третьи сутки. Мятежный чешский город Пльзень, не захотевший, вместе со всей остальной Чехией, восставать против императора и впустивший под защиту своих стен имперских солдат, был теперь плотно осажден. Апроши подведены почти к самым стенам. Один, последний натиск, и крепостная стена, уже неуклюже просевшая в двух местах, рухнет, открыв путь для его доблестных саксонцев, нанятых на деньги Евангелической унии, Венеции и Савойи... Беспорядочный огонь пльзеньцев подавлен меткой стрельбой с контрбатарей.
Незаконнорожденный сын испанского генерала, присвоивший себе титул графа, Эрнст Мансфельд, генерал Евангелической лиги, прижав к глазу подзорную трубу, впился взглядом в городские стены, заметив на них подозрительное оживление.
— Так и есть! Они опять готовят вылазку! Проклятые чехи! Если им удастся, как и в прошлый раз, добраться до брешь-батареи... — Он сплюнул, оторвавшись от окуляра, и окинул взглядом близлежащую местность.
— Капитан! Что вы стоите, как столб? Видите — они уже открывают ворота. Вперед, чтоб вам треснуть! Если католики прорвутся на правом фланге, я вам лично голову снесу!
Капитан, отдав честь, бросился к своим, расположившимся поблизости, на травке, словно на пикнике, солдатам.
— Встать! Ордер баталии! Мушкетеры — пали фитиль! За мной, скорым шагом! — Споро построившись, солдаты двинулись вперед. — Если католики прорвутся на правом фланге, я с вас шкуру спущу. Пошевеливайтесь, свиньи! Или вы хотите жить вечно?!
Видя такое рвение, генерал улыбнулся.
— Жакоб, коня мне! Я сам поведу рейтаров в атаку! Хочу отрезать горожанам путь к воротам, когда они побегут от моих орлов!.. Да передай приказ, еще двум дежурным ротам придвинуться к правому флангу, а то как бы мои орлы сами не побежали.
— Конрад! — В ее глазах был немой упрек. — Не уходи.
Он обнял ее за плечи.
— Так надо. Я получил письмо. Сегодня утром. Ты не поймешь. Это важно... Если я теперь останусь, то потом этого себе никогда не прощу.
— Ты меня разлюбил, да? Скажи правду...
— Я постараюсь вернуться... Дурочка. Я люблю только тебя. Тебя одну в целом свете.
— Не уходи! — Она крепко обхватила его руку, лицом уткнулась в плечо.
— Я не могу... объяснить тебе не могу. Тебе лучше об этом не знать... Но я всегда буду помнить тебя. Прощай, — на секунду он прижал ее к себе, поцеловал в лоб и оттолкнул... Вниз с холма, почти бегом, по пыльной дороге.
— Нет! — Она кинулась было за ним, споткнулась, упала. — Нет... — уже бессильным шепотом. И слезы отчаяния падают в нагретую утренним солнышком дорожную пыль. — Стой... Не смей уходить. Они же тебя убьют, Конрад...
Солнце в ее полных слез глазах, пылало, как тысячи костров аутодафе.
— Д-доктор Мориц Бэйнерд?
— Он самый... — Почтенный пожилой человек в черном немецком камзоле, открывший дверь, внимательно изучал неожиданного гостя и его стоявшую рядом взмыленную лошадь. — Какими судьбами?
— Ю-южным ветром занесло, — улыбнулся дюжий молодец, не менее внимательно изучая лицо доктора.
— Да, — кивнул Бейнерд. — На юге сейчас, наверное, жарко.
Радостно выдохнув, посыльный вынул из рукава и вручил доктору запечатанный свиток:
— Один в-ваш старый друг просил передать.
Мориц Бэйнерд, взяв сверток, торопливо спрятал его в рукав и улыбнулся:
— Не зайдете? Вам отдохнуть бы с дороги.
— Да я с-спе...
— Торопитесь?
Парень стеснительно улыбнулся.
— Ну тогда счастливого пути.
Вежливо кивнув, доктор захлопнул дверь. Посыльный, не вставая в стремя, запрыгнул на коня и помчался дальше, на север... Южный ветер все еще дул ему в спину.
«Вечер. Седьмое число. Полный подвал подозреваемых. — Хорват устало провел ладонью по лицу. — Голова пухнет от допросов, в ушах свербит от их жалобных воплей... И ничего. Трухзес пропал. Албанцы эти пропали. От масонов никакого проку... Будь моя воля — всех бы их на один костер. Но кто будет строить для Господа храмы? Хотя вся эта их геометрия так близка к каббалистике и сатанизму, что отличить почти невозможно... Ладно. Чтоб отличать, есть святые отцы. Моя цель — найти Цебеша и Марию. Деву Марию, которая родит на этот свет не Господа, а Сатану? Видимо, это имел в виду отец Джеронимо. Или что-то еще?.. Прибить адское семя, каленым железом жечь надо, а не тащить ее живой к святым отцам на расправу... Может быть, они хотят эту девчонку спасти? Хороший экзорцист действительно изгонит из нее беса, а если она наделена какими-то способностями от природы, то использовать ее на благо церкви будет только разумно. Отцы-иезуиты и не из таких делали праведных, истинно верующих католиков...
Ладно. Будем ждать. Искать. Надо составить список всех объектов, возле которых могут появиться эти двое, и установить за ними слежку. Алхимики, ученые, неблагонадежные, подозреваемые в ереси — все, кто под наблюдением инквизиции, должны быть проверены. Наверняка Цебеш выйдет с кем-то на контакт. Нужно разослать шпионов по всем крупным городам — пусть ищут. Назначить награду. И ждать. Во всеоружии ждать. Пока Старику везет, небывало везет. Но не будет же ему везти вечно.
И да поможет нам Бог остановить это исчадие ада».
Он поджег еще одну восковую свечу и, поставив ее на место, замкнул пентаграмму. Распятие, покрытое каббалистическими знаками. В чашу, сделанную из черепа клятвопреступника, налита святая вода. Черная шелковая сутана. Холеные пальцы сжимают жировую свечу. Фитилек тлеет, распространяя сладковатый смрад человеческого сала. Капля воска, разбивающая гладкую поверхность святой воды.
Отец Джеронимо сделал еще несколько глотков. Колдовской настой наконец подействовал. Мир, казалось, сместился, стены кельи раздвинулись, и за ними открылась бескрайняя темнота. Оттуда на него смотрели сотни немигающих глаз. То ли ветер, то ли смрадное дыхание тех, чьи это были глаза... Словно сдавленный стон:
— Что? Что еще тебе надо?! Спроси! Спроси скорее и отпусти нас... Не мучай — нам невозможно глядеть на распятие, но начертанные знаки не дают нам оторваться...
— Следуйте за клинком!..
Святой отец обнажил тонкое прямое жало старинного меча толедской работы. При свете свечей грани клинка жадно сверкнули.
