Артуро ПЕРЕС-РЕВЕРТЕ - Капитан Алатристе
Круглоголовый, не выказывая интереса к этому потоку угроз, посыпал песком бумагу, чтобы поскорее просохли чернила. Затем сложил лист вдвое и, когда он прятал его в карман, Алатристе снова заметил мелькнувший под черным одеянием кончик красного креста – знак ордена Калатравы. Заметил он и то, что кавалер его ссыпал золото в карман, запамятовав, должно быть, что часть монет досталась капитану от падре Эмилио.
– Вы свободны, – сказал он Алатристе, взглянув на него так, словно только сейчас заметил его присутствие. – Можете идти.
– Свободен? – удивленно переспросил тот.
– Это всего лишь оборот речи, – вмешался падре Эмилио, усмехаясь так, словно отлучал капитана от церкви. – Далеко ли уйдет человек под тяжким бременем своей измены и нашего проклятья?
– Ничего, снесем как-нибудь, – сказал Алатристе, продолжая недоверчиво поглядывать на обоих. – Что же, вы и в самом деле меня отпускаете?
– Ступай. Гнев Господень настигнет тебя повсюду.
– Гнев Господень нынче вечером меня не особенно заботит. Другое дело – ваша милость… – двусмысленно отвечал капитан.
Круглоголовый и монах поднялись из-за стола.
– Мы закончили, – сказал первый.
Алатристе всматривался в их лица, по которым метались тени.
– Не верится, – произнес он. – После того, как привезли меня сюда…
– Это уже не наше дело, – отвечая ему человек в маске.
Оба вышли, унеся с собой подсвечник, но капитан успел перехватить взгляд, который падре Эмилио метнул на него с порога, прежде чем спрятать руки в широкие рукава сутаны и вместе со своим спутником раствориться во тьме. Взгляд этот был полон такой исступленной ненависти, что Алатристе бессознательно потянулся за шпагой, совсем забыв, что безоружен.
– В чем же подвох, черт возьми?
Напрасно задавал он этот вопрос, большими шагами расхаживая по комнате взад-вперед. Ответа не было. Тут он вспомнил о запрятанном в голенище ноже – вытащил его, крепко стиснул рукоять, ожидая появления палачей, которые должны были вот-вот кинуться на него. Но никого не было. Все ушли, а он непостижимым образом остался один в комнате, озаренной лунным сиянием, лившимся через окно.
* * *
Затрудняюсь вам сказать, как долго стоял я неподвижно, притаясь за углом и крепко прижимая к груди узел, чтобы хоть немного согреться – я ведь выбежал вслед за каретой в чем был, а был я в одном камзольчике, – и еще крепче стискивая зубы, чтоб они не клацали друг о дружку. Полагаю, времени прошло немало. Наконец, видя, что никто из дома не выходит, я забеспокоился. Не хотелось верить, что Салданья прикончил моего хозяина, но в ту эпоху и в тогдашнем нашем Мадриде все было возможно. Тут я встревожился всерьез. Присмотревшись, я заметил, что одно из окон слабо светится, как если бы за ним зажгли лампу, но с моего наблюдательного поста убедиться в этом не получалось никак. Тогда я решил подобраться поближе.
И совсем уж было собрался сделать первый шаг, как вдруг, словно по наитию, которое порой спасает нам жизнь, повернул голову и в дверях соседнего дома заметил едва уловимое шевеление. Продолжалось это не более секунды, однако сомнений не было: там двигалась какая-то тень, больше всего похожая на ту, которую отбрасывал бы предмет неодушевленный и вдруг оживший. Уняв нетерпение, я замер на месте, не сводя с нее глаз. Еще миг – и тень снова шевельнулась, и тут с другого конца маленькой площади долетела до меня негромко и музыкально высвистанная рулада – тирури-та-та. Это явно был условный знак. И кровь застыла у меня в жилах.
Стало быть, их по крайней мере двое, смекнул я, до рези в глазах всматриваясь в окутанный тьмой Приют Духов. Один – тот, кого я заметил первым, – прятался у дверей соседнего дома. Второй – тот, что свистел, – находился дальше от меня, на углу площади, куда примыкала глинобитная стена скотобойни. Однако дом, куда завели капитана, выходил на три стороны: я начал искать глазами третью фигуру и вскоре, когда ветер разогнал тучи, и на ночное небо выплыл ятаган молодого месяца, – нашел.
Темный силуэт неподвижно стоял на углу.
Дело было ясное, дело было скверное. Но я никак не мог исхитриться и преодолеть тридцать шагов, отделявших меня от дома, и при этом остаться незамеченным. Размышляя, как быть, я развязал узел, присел на корточки и положил на колени один из капитановых пистолетов. Ношение огнестрельного оружия было воспрещено королевским указом, и если бы меня застукали с пистолетом, то даже малолетство мое не избавило бы от кары – тотчас загремел бы на галеры. Но в тот миг я об этом и не думал, уповая на счастливую звезду И, памятуя, как делал это при мне капитан, я ощупью убедился, что зубчатый кремень стоит на месте, взвел курок, а чтобы щелкнуло не очень громко, накрыл оружие плащом.
Потом сунул пистолет за пазуху, под камзол, поставил на боевой взвод второй, переложил его в левую руку, а в правую взял шпагу Плащ же использовал по его прямому назначению – то есть накинул на плечи, после чего вновь принялся терпеливо ждать.
Ждал я недолго. В широченных дверях вспыхнул и тотчас погас свет; подкатила маленькая карета, запряженная вороными мулами, и я заметил зловещий силуэт кучера на козлах. Черная тень приблизилась к дверям, откуда вышли еще двое, севшие после кратчайшей беседы в карету, которая, едва не задев меня, тронулась и, свернув с площади в один из боковых проулков, сгинула во тьме.
Но раздумывать о том, что это за таинственный экипаж, мне было некогда. Еще не успело стихнуть звонкое цоканье подков, как послышалось очередное тирури-та-та, и в ответ раздался тот совершенно особый и ни на что не похожий звук, который производит, медленно выползая из ножен, лезвие шпаги. Я отчаянно взмолился, чтобы Бог разогнал тучи, снова закрывшие месяц, и дал мне увидеть, что же происходит. Однако Вседержитель молитву мою не услышал или было ему в тот вечер не до меня, а потому тучи остались на прежнем месте. Я готов был отчаяться, голова шла кругом. Дав плащу соскользнуть с плеч, я поднялся, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. И тут в дверях возникла фигура капитана Алатристе.
С этого мгновения все происходило с быстротой сверхъестественной. Тот, кто был ближе ко мне, вышел из своего укрытия и оказался возле Алатристе почти одновременно со мной. Он не замечал меня, и, затаив дыхание, крадучись, я сделал шаг, другой, третий. Тут, вероятно, Господь все же внял моей молитве и разогнал тучи, и в слабом свете месяца я различил широкую спину этого человека, с обнаженной шпагой в руке приближавшегося к Алатристе, а краем глаза заметил, как с противоположных концов площади движутся еще две мужские фигуры. Сжимая шпагу в правой руке, я вытянул перед собой левую с пистолетом и увидел, что капитан остановился посреди маленькой площади, и в руке у него немощно и жалко блеснула сталь бесполезного в этих обстоятельствах обвалочного ножа. Тогда я сделал еще два шага вперед, так что почти уперся дулом пистолета в спину человека со шпагой, а он, что-то почувствовав, резко повернулся. Я спустил курок – вспышка выстрела озарила его ошеломленное лицо, и над Приютом Духов грохнул воспламененный порох.
