Джин Ауэл - Охотники на мамонтов
— Ридаг говорит: «Доброе утро, мама», — перевела молодая женщина.
— «Доброе утро, мама»? — Неззи сделала движение, отдаленно напоминавшее точный и обдуманный жест Ридага. — И вот это означает: «Доброе утро, мама»?
— Нет. Садись с нами, и я все покажу тебе. — Эйла сделала правильный знак. — Такой жест означает «Доброе утро», а вот такой, — она слегка изменила движение, — означает «Доброе утро, мама». Он может точно так же обратиться ко мне, подразумевая, что я — взрослая женщина. А ты должна обратиться к нему по-другому, вот так, — Эйла немного изменила движение руки, — и тогда ты скажешь ему: «Доброе утро, малыш!» А вот так, — сказала она, показав очередной вариант, — ты скажешь: «Доброе утро, сынок». Поняла?
Эйла повторила все вариации приветственного жеста, а Неззи, внимательно понаблюдав за ней, сделала еще одну неловкую попытку. Конечно, движения ее рук еще были неуверенными и не очень точными, однако и Эйла, и Ридаг догадались, что она пыталась сделать жест, означавший «Доброе утро, сынок».
Мальчик шагнул к сидевшей на земле матери и порывисто обнял ее за шею. Неззи прижала его к себе и зажмурила глаза, стараясь сдержать подступившие слезы. Эйла с удивлением отметила, что глаза Ридага тоже увлажнились.
Никто из членов Клана Брана, кроме нее, не умел плакать, не мог выразить слезами свои чувства, которые тем не менее были столь же сильными. И ее маленький сын в полной мере унаследовал от нее лишь речевые способности; у Эйлы по-прежнему болезненно сжималось сердце, когда она вспоминала, как он кричал при расставании с ней… Но Дарк не мог облегчить свое горе слезами. И Ридаг, подобно своей родной матери, не мог говорить, однако сейчас мальчика переполняло чувство любви к Неззи, и в его глазах блестели слезы.
— Как жаль, что прежде я не умела говорить с ним, — сказала Неззи, — хотя я точно знала, что он все понимает.
— Ты хочешь узнать новые ручные знаки? — мягко спросила Эйла.
Все еще прижимая мальчика к груди, женщина просто кивнула; в данный момент она не доверяла своему голосу, боясь, что с трудом сдерживаемые чувства прорвутся наружу. Эйла показала другой набор знаков и их варианты, а Неззи и Ридаг сосредоточенно смотрели на нее, пытаясь уловить все нюансы. Обучение шло полным ходом. Лэти и Руги, дочери Неззи, а с ними и младшие дети Тули — Бринан и его маленькая сестра Тузи, которая была примерно одного возраста с Руги и Ридагом, — подошли выяснить, что происходит. Чуть погодя к ним присоединился семилетний сын Фрали, Кризавек. И вскоре вся компания уже была увлечена изучением этого странного языка, казавшегося новой чудесной игрой под названием «Говорящие руки».
Большинство игр, в которые играли дети Мамутои, были недоступны Ридагу, однако в этой игре он превзошел всех. Эйла просто не успевала за ним. Как только она показывала ему один знак, он тут же вносил в него собственные изменения, придававшие этому знаку новые оттенки смысла. У Эйлы возникло ощущение, что все эти жесты действительно хранились в темной кладовке его памяти и поджидали лишь оживляющего луча света, чтобы он смог разглядеть богатые запасы собственных знаний.
И самое главное, что его сверстники тоже осваивали язык жестов. Впервые в своей жизни Ридаг мог полностью выразить свои мысли, и ему хотелось, чтобы эта игра никогда не кончалась. Дети, с которыми он вырос, с радостью восприняли его выдающиеся способности к ручному разговору с помощью знаков. Они и раньше умели общаться с ним и понимали, что у него есть свои особенности, из-за которых он не может нормально говорить. Однако дети не могли согласиться с предубеждением взрослых, считавших, что Ридагу просто не хватает ума. И Лэти, как это зачастую бывает со старшими сестрами, уже много лет «переводила его тарабарщину» на язык, понятный взрослым обитателям стоянки.
Процесс обучения шел полным ходом, постепенно дети поняли, что новая игра достаточно сложна, и увлеклись ею еще больше. Эйла заметила, что Ридаг уже исправляет их жесты, а они выясняют у него правильное значение ручных знаков и жестов. Наконец-то он мог занять достойное место в компании своих сверстников.
По-прежнему сидя рядом с Неззи, Эйла наблюдала за детьми, общавшимися на языке знаков. Она улыбнулась, представив, что бы подумала Иза о детях Других, которые говорили на языке Клана и одновременно смеялись, выкрикивая непонятные слова. «Наверное, — решила Эйла, — мудрая целительница смогла бы разобраться в такой путанице».
— Да, должно быть, ты права. Это его родной язык, — сказала Неззи. — Просто удивительно, как быстро он все воспринимает. Я и не подозревала, что у плоско… как ты называешь их?
— Клан. Они говорят: «Мы — члены Клана». Это означает… семья… люди… разумные существа. Например, Клан Пещерного Медведя, то есть племя, которое почитает Великого Пещерного Медведя. А вы говорите: «Мамутои, Охотники на Мамонтов, которые почитают Великую Мать», — ответила Эйла.
— Клан… Я не знала, что они могут так говорить, даже не представляла, что можно так много сказать с помощью ручных знаков… И мне еще не приходилось видеть Ридага таким счастливым… — Женщина нерешительно умолкла, и Эйла почувствовала, что та хочет сказать еще что-то важное, но не знает, как лучше выразиться. Она молча ждала, давая Неззи возможность собраться с мыслями. — Я удивилась, что ты так быстро приняла его, — продолжала Неззи. — Некоторые люди вообще отказываются признавать его за человека, а большинство просто чувствуют себя неловко рядом с ним. А ты отнеслась к нему так, словно давно знаешь его.
Изучающе глядя на старшую женщину, Эйла медлила с ответной репликой, не уверенная в том, стоит ли рассказывать сейчас о своем прошлом. Наконец, приняв решение, она сказала:
— Когда-то я знала ребенка, похожего на него… моего сына. Моего сына Дарка.
— Твоего сына! — Голос Неззи звучал потрясенно, но Эйла не заметила в нем и тени того отвращения, которое было столь очевидным в голосе Фребека, когда он прошлым вечером высказывался о плоскоголовых и о Ридаге. — У тебя был смешанный сын? Где же он? Что с ним случилось?
Лицо Эйлы помрачнело, в глазах вспыхнула затаенная боль. Живя одна в своей долине, она старалась как можно реже думать о сыне, глубоко запрятав эти воспоминания на самое дно своей памяти, но вид Ридага разбередил ее душу. А вопросы Неззи застали ее врасплох и вытолкнули эти горькие воспоминания и чувства на поверхность, и сейчас Эйла была вынуждена противостоять им.
Неззи, как все Мамутои, отличалась прямотой и откровенностью и не могла удержаться от вопросов, если что-то вдруг искренне заинтересовало ее. Однако при этом она не была лишена чуткости.
