Виталий Гладкий - Ушкуйники
Вопросов, однако, более не последовало. Упыри молча поставили пленника на ноги, сняли сеть, обыскали, отняли нож, крепко связали руки и, накинув на лодыжку веревочную петлю – чтобы не пытался сбежать, – жестами приказали идти за ними. «Наверное, решили, что я не знаю их языка», – подумал Стоян. Но то, что это были все-таки люди, а не лесная нечисть, слегка уже утешало.
Спустя какое-то время, изрядно поплутав среди деревьев и кустарников, тропинка вывела процессию к капищу. Кому было посвящено это святилище, Стоян не понял, но стоявший перед большим жертвенным камнем огромный идолище показался ему страшным. Идол был разрисован красной и черной красками, а вставленные в глазницы крупные, тщательно отполированные лалы[66] при свете разведенного чуть поодаль костра (уже изрядно стемнело) светились как вежды Чернобога[67]. А может, это он и был?…
Далее события стали разворачиваться крайне быстро. Не успел Стоян и пикнуть, как ему забили в рот кляп изо мха, разложили на жертвенном камне, привязали руки и ноги к четырем углам. Он похолодел, ибо знал, что человеческие жертвоприношения приносили богам только варяги, да и то давно. А корелы, как и русские, жертвовали обычно своим богам только мясо животных, мед, молоко, пиво, зерно… Неужели это не корелы?!
Точно очнувшись от долгого оцепенения, Стоян задергался, пытаясь избавиться от веревок и возмутиться, но тщетно: и узлы, и кляп держались намертво. Тем временем люди в черных одеждах окружили жертвенник с рапростертым на нем телом пленника со всех сторон и, запрокинув головы вверх, затянули что-то тоскливо-заунывное. И не молитву, и не песню, а просто беспорядочный набор звуков разной тональности…
Сам же старик-арбуй (так у корелов назывались жрецы) подошел к Стояну и еще раз заглянул ему в глаза. Парень внезапно успокоился, приготовившись к неизбежному. Он ответил старцу твердым немигающим взглядом, чем, как ему показалось, несколько смутил того. Впрочем, кажущееся замешательство длилось недолго. Поставив рядом с пленником деревянную чашу (чтобы сцедить в нее его кровь, понял Стоян), арбуй занес над ним нож с костяной резной рукоятью, резким движением рванул рубаху на его груди и вдруг… потрясенно отшатнулся. Черные помощники, прервав, как по команде, словесное камлание, с удивлением воззрились на вожака. Он же, машинально выдернув кляп изо рта пленника, с благоговением взял в руки оберег, лежавший у того на груди. Немного помолчав, хрипло спросил:
– Откуда это у тебя?! Украл? У кого?.. Речь мою понимаешь?
Отправляясь в поход, Стоян добавил к нательному кресту оберег, подаренный ему мужиком, которого он спас от смерти во время медвежьей потехи. «Береженого Бог бережет, – решил тогда Стоян, – а ежели меня сразу два бога будут оберегать, оно еще и надежней».
Знакомые рыбаки-артельщики почти сплошь были язычниками и носили порой сразу по нескольку оберегов. Обычно нательные обереги выглядели как простые бляшки с изображенными на них восьмиконечными крестами, ромбиками, фигурками зверей, птиц или рыб. Встречались подвески с уточками (такие охраняли людей вдали от дома) или одним-двумя конями: будучи символом бога Перуна, конь изображался на оберегах путешественников. Подвески в виде крохотных мечей и кинжалов символизировали победу в бою. Хорошим оберегом от всех опасностей считались клыки диких зверей. (Стоян уже не единожды пожалел, что не срезал в тот раз хотя бы когти у поверженного им медведя.)
Дар же спасенного мужика выглядел довольно странно, Стоян прежде никогда таких не видывал: невзрачный серый кристалл, заключенный в железное кольцо, где гайтаном служила прочная железная цепочка. Более всего смущала именно цепочка, ибо у всех знакомых гайтаны были кожаными. Золотые или серебряные цепи могли себе позволить только люди состоятельные, да и то в основном для того, чтобы лишний раз покичиться своим богатством.
Стоян повернул голову набок, выплюнул изо рта мелкие травинки и ответил осипшим голосом на языке корелов:
– Понимаю… – Еще раз сплюнув, продолжил: – Почему украл? Дареный.
– Кто подарил? – не отставал жрец.
– Не знаю, он не назвался. Мужик какой-то… – И Стоян, запинаясь и перемежая корельские слова с русскими, рассказал старцу о своем приключении на медвежьей потехе.
– Развяжите его! – приказал арбуй.
Повеление старца было исполнено с завидной быстротой и сноровкой: веревки пали к подножию жертвенного камня, словно по мановению волшебной палочки. Судя по всему, черные помощники жреца изрядно поднаторели в этом деле.
– Ступай за мной, – молвил старик и повел Стояна к хижине, стоявшей чуть поодаль, у края поляны.
Пленник послушно поплелся следом, вынашивая в мыслях намерение показать этим черным, ежели опять чего удумают, где раки зимуют. «Теперь-то я так просто вам ужо не сдамся…» – думал он, осторожно просовывая голову в дверь хижины: вдруг сейчас петлю на шею накинут?
Однако ничего дурного с ним не случилось. Войдя в избу и повинуясь жесту старика, Стоян присел на лавку возле стола, на удивление красивого, с вычурной резьбой. У дальней стены стояла кровать с ворохом шкур на ней, посреди комнаты высился очаг с трубой. Рассмотреть убранство хижины лучше не позволял слишком тусклый свет, испускаемый притулившимся на столе жировым светильником.
Повозившись недолго в темном углу, старик принес вскоре кувшин с каким-то напитком и две деревянные кружки. Наполнив их, сказал:
– Прими мои извинения, чужестранец. Ты русский?
– Новгородец…
– Это славно. А то ведь я грешным делом подумал, что это свеи к нашим берегам причалили. Мы давно уж заметили ваши лодки, еще на подходе к острову. Что ж ты молчал?
– Да не успел как-то…
– Ладно, пей и забудь про обиду. Для меня ты – добрый гость.
Стоян без лишних уговоров припал к краю кружки и осушил ее одним махом, хотя та и была изрядной вместительности. Напиток оказался не мёдом, не пивом и не квасом, а чем-то очень приятным на вкус и сильно хмельным. В голове тотчас зашумело, изрядно перенервничавший парень повеселел и заулыбался. Старец в ответ тоже приязненно улыбнулся и спросил:
– Куда путь держите?
Стоян отвел глаза в сторону и замялся. Ему не хотелось лгать жрецу, который теперь, после выпитого, казался ему уже не зловещим, а вполне даже симпатичным стариканом, но и правду сказать он не имел права. И дернула же его нелегкая подслушать разговор атаманов!
Арбуй верно истолковал его колебания. Одобрительно кивнув, молвил:
