Симона Вилар - Поединок соперниц
— Если ты сегодня уйдешь, то уже не будешь одной из нас. Ты больше не вернешься.
Я нервно улыбнулась, скрывая, что от ее слов мне стало несколько не по себе. Ведь уже не раз случалось, что слова Отилии оказывались верны. Она говорила о разных вещах, словно зная все наперед, и, как я заметила, ее саму порой пугало это. Поэтому я постаралась ответить ей даже с напускной бравадой:
— Ты говоришь, как пророчица, Отил. А ведь на деле ты всего-навсего молоденькая девочка шестнадцати лет. Поэтому лучше помолись, чтобы меня не выследили и моя отлучка, как и ранее, осталась известной только нам.
Я постаралась отвлечься, глядела на огонек свечи, тихо читая «Раter noster» [37], и мне стало казаться, что сияние огонька словно окутало и согрело меня… зачаровало. Мне стало даже хорошо, и не хотелось никуда идти. Было такое ощущение, будто что-то удерживает меня здесь.
Но все же я встала и вышла. Ночь пронзила меня холодом и мраком. Здесь, с западной стороны монастырских построек, располагался сад-гербариум, за которым в ограде была небольшая калитка. От нее тропинка вела к лесу, где мы обычно собирали хворост. А там, через пару миль, стоял старый каменный крест, установленный много лет назад. И возле креста меня ждал сын моего крестьянского старосты Цедрика, Утрэд, ставший солдатом, так как не смог полюбить работу на земле. Последнее время он служил у некой леди Риган из Незерби и был вполне доволен своим местом. И если он оставил все, чтобы предупредить меня, значит, в моих владениях и впрямь не все ладно.
Я торопилась, почти бежала через ночной лес, поскальзываясь на мокрых листьях и еле находя тропинку в тумане. Однако я хорошо знала округу и вскоре увидела проступающие сквозь туман очертания креста. Рядом стоял Утрэд, кормил с ладони мохнатую низкорослую лошадку. Увидев меня, он шагнул навстречу, набросил на мои плечи свой широкий шерстяной плащ.
— Вы пришли! Да благословит вас Пречистая Дева.
— Я промочила ноги, — проворчала я. — Давай, выкладывай, что случилось, да только быстро.
— Быстро? Тогда просто скажу: люди аббата из Бери-Сент-Эдмундса напали на деревню. Они жгли, насиловали, убивали.
Я только и смогла выдохнуть:
— Не может быть!..
Тогда он мне все рассказал. Оказалось, что аббат Ансельм отложил выплату положенного оброка только до Рождества. Это казалось абсурдным — где люди могли найти деньги, особенно зимой? Но Ансельм был слишком разгневан тем, что женщины избили его поверенного, и не желал проявлять снисхождения. Он только заменил натуральный оброк денежной выплатой, зная, что в фэнах люди промышляют рыбой и могут ее продавать. Забыв при этом, что во времена неурожая все добытое идет исключительно на пропитание. К тому же Ансельму донесли, что люди занялись охотой на птиц, а это уже считалось браконьерством.
— Вы не должны были поступать противозаконно, — заметила я.
— А законно ли заставлять людей добывать деньги разбоем?
Я понимала, что он имел в виду. В голодное время люди часто выходят на большую дорогу, а это ли не способ внести оброк деньгами.
— Ты что-то путаешь, Утрэд. Тот, кто уплачивает аббату подати, сам находится под его покровительством. И аббат Ансельм не мог быть к вам столь несправедлив. Если бы дела и впрямь обстояли так плохо, он бы не стал обдирать вас, как липку, ведь землевладелец не заинтересован в разорении своих людей. Они основа его богатства.
— Да ну? — хмыкнул Утрэд. — Клянусь Святым Дунстаном, ты попросту ничего не понимаешь, девушка.
И принялся пояснять. Впереди еще два долгих зимних месяца, а крестьяне голодают уже сейчас. В фэнах, конечно, они могли прокормиться угрями и рыбой. Улов можно продавать на рынках, но нехватка зерновых привела к дороговизне и на рыбу, поэтому ее могут покупать лишь те, кто побогаче. Кроме того, желудки, привыкшие к хорошему ломтю хлеба, никак не насытить болотной живностью. Люди голодают и болеют, а старики и дети стали умирать уже сейчас. Что же ожидает крестьян, когда настанут еще более голодные времена?
В темноте я еле различала лицо Утрэда. Он говорил глухо и печально, но вот в его голосе послышались рычащие интонации. Он поведал, как управляющий аббата в моих землях, некий Уло, пообещал отложить выплату, если ему отдадут Эйвоту. Эйвота была сестрой Утрэда и слыла первой красоткой в фэнленде. Прошлой весной она вышла замуж за моего пасечника Хродерава, но это не помешало Уло заглядываться на нее. И он нашел способ заполучить красавицу, забыв при этом, что Эйвота — свободная женщина и жена йомена. Поэтому требование Уло сочли неслыханным и никак на него не отреагировали. Тогда управляющий решил забрать Эйвоту силой и напал со своими людьми на возвращающихся из церкви женщин. И хотя сама Эйвота смогла вырваться и убежать, но другие не успели. Они попали в руки людей Уло, а те, распаленные вседозволенностью, набросились на них, издевались, насиловали. Среди женщин была и совсем молоденькая девушка Ида, к которой, как я знала, собирался посвататься Утрэд. После издевательств она сильно захворала и умерла. Все это было две недели назад. Тогда люди из фэнов отомстили, поймав и жестоко избив Уло. Но этот аббатский управитель скоро оправился, навел своих воинов на деревню, и ее почти уничтожили.
— И вот мы решили обратиться к вам, миледи. Ибо если вы не добьетесь от Ансельма справедливости… Люди ведь еще не забыли мятежа вашего деда, не забыли, что могут постоять за себя.
Больше он ничего не сказал, но и так было ясно. Это мятеж, кровь, война. И я вдруг пожалела, что пришла сюда. Лучше бы мне было ничего не ведать, отсидеться в сторонке. Но нет, я внучка Хэрварда, а это ко многому обязывает.
— Где сейчас все? — спросила я.
Оказалось, что большинство ушло в фэны. Но несколько человек укрылись в башне Хэрварда — Тауэр-Вейк, как называли ее в округе. Там и мой рив [38]Цедрик, еще несколько человек и Эйвота с мужем. Хродерава ранили, и его нельзя было нести в болота.
— Мне бы вернуться, взять мази из лазарета, — как-то жалобно начала я. Подумала: вот сейчас я уйду, и пусть они разбираются, не втягивая в это меня.
Утрэд это понял. Молчал, возвышаясь во мраке надо мной.
— Вы всего лишь девочка, миледи. Наверное, и впрямь не стоило мне приезжать. Лучше уж было обратиться к герефе Эдгару, но он сейчас уехал на каменоломни в Нортгемптоншир и вернется не ранее Рождества. Только… Никто не знает, что случится за это время.
В его голосе была печаль, а мне даже стало стыдно. Что ж, постараюсь как-то разобраться во всем. И я сказала Утрэду, что нам надо поспешить, чтобы я успела в монастырь к рассвету.
