Мариена Ранель - Маски сброшены
— Уж не появился ли любовник у нее? — задумчиво и вполголоса произнесла Элеонора Львовна, затем небрежно бросила вопрос Антипу: — Откуда он взялся — этот граф?
— Не могу знать, ваше сиятельство, — ответил тот. — Мы люди подневольные. Нам неведомо, откуда приходят господа, у куда потом уходят; с делами ли пожалуют аль безо всяких дел. Наше дело — отвезти, привезти, с поручением съездить. Только вот в последнее время их сиятельству почти без надобности мои услуги. Они все на экипажах этого господина разъезжают. А молодой барин все больше собственными силами управляются.
— Почему ты мне говоришь об этом только сейчас?
— Простите, ваше сиятельство, — виновато произнес Антип. — Откуда же мне было знать, что вас интересует этот господин?
— Меня интересуют все, с кем водит знакомство моя дочь и мой внук. И уж тем более все, кого они у себя принимают.
— Они со многими водят знакомство и многих у себя принимают. Взять хотя бы эту мадмуазель Софи из дамской лавки. Ну почто барыне водиться с этой лавочницей? А нет! Принимает её, словно свою подругу. Или этот господин Корнаев. Не нравится он мне: все выведывает, выспрашивает, и все со своими советами к их сиятельству. А недели две назад даже сам Дмитрий Кириллович были у их сиятельства.
— А ему что понадобилось? — удивилась Элеонора Львовна.
— Не могу знать. Только их сиятельство Елизавета Алексеевна очень гневались из-за этого, потому как Дмитрий Кириллович появились там без их дозволения.
— Ты хочешь сказать, что он тайно проник в её дом? — с тревогой в голосе произнесла Элеонора Львовна.
— Именно. Да ещё ночью.
— Почему ты мне раньше об этом не сказал? — возмутилась Элеонора Львовна. — И вообще, почему ты столько важных вещей от меня утаивал?
— Простите, ваше сиятельство, — ещё раз извинился Антип. — Откуда ж мне было сообразить, что это важные вещи? Я человек неграмотный и бестолковый.
— Моя дочь водит какие-то сомнительные знакомства, а тебе кажется это неважным!
— Но Дмитрий Кириллович — муж их сиятельства, — робко возразил Антип.
— Он ещё хуже всякого сомнительного знакомого!
— Простите, ваше сиятельство.
— Ну что заладил одно и то же! — раздраженно воскликнула она.
«Простите», — чуть было не сказал он, но только открыл рот и тут же его закрыл.
— Ладно, — сменив раздраженный тон на более спокойный, произнесла Элеонора Львовна. — Ступай. Не хотелось бы, чтобы твое продолжительное отсутствие кто-то обнаружил. Впрочем, там сейчас не до тебя.
Антип немедленно удалился, а она осталась одна в своем кабинете.
После разговора с Антипом княгиню Элеонору Львовну охватило жуткое беспокойство. Кто-то пытался отравить её дочь! Даже в своих самых худших предположениях такого она предвидеть никак не могла. И кто мог на такое пойти? Кто заинтересован в том, чтобы Елизавета Ворожеева оставила мир живых? Для кого она может представлять опасность? На все эти вопросы ответ был один: князь Ворожеев. Однако этот ответ был крайне неприятен княгине Элеоноре Львовне, к тому же содержал упрек и обвинение. И признать этот ответ она готова была в последнюю очередь. Она не желала обвинять себя и давать на растерзание своей совести. Ведь именно из-за этого человека она рассорилась с дочерью. Именно его она выбрала в супруги своей дочери. И, возможно, именно он едва не лишил её дочери.
Княгиню Шалуеву вряд ли можно было назвать образцовой матерью, особенно если принимать во внимание все те манипуляции, которым она подвергала дочь, зачастую не заботясь ни о её благополучии, ни о её душевном спокойствии. Едва ли случалось такое, что княгиня Шалуева проявляла нежность и уступчивость по отношению к дочери. Всегда строгая, холодная и отстраненная, Элеонора Львовна, казалось, была не способна на какие-то теплые чувства. И все же она любила дочь. Только её любовь была спрятана где-то глубоко в душе. Все её материнские порывы были направлены на то, чтобы поучать и вести постоянный контроль за поступками и повадками дочери.
«А что если моя дочь умирает?» — пролетела в голове княгини Шалуевой мрачная мысль.
Она побледнела и медленно опустилась на кресло. Она прислонила руки к голове и сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха.
«Ну нет! — тут же взяла она себя в руки. — Хватит строить догадки! Нужно самой съездить к ней и все разузнать!»
Она резко встала, взяла колокольчик и принялась что есть силы трезвонить.
«А что если этот дурень Антип все преувеличил или неправильно понял? пролетела в её голове другая мысль. — И мою дочь никто не собирался отравлять, она всего лишь плохо себя почувствовала».
В кабинет княгини Шалуевой вошел её мажордом и почтительно остановился.
— Звали, ваше сиятельство? — спросил он.
— Да, — подтвердила она. — Вели заложить экипаж. Я собираюсь навестить свою дочь.
Примерно через час экипаж княгини Элеоноры Львовны подъехал к дому Елизаветы. Элеонора Львовна, опираясь на руку своего кучера, вышла из кареты. Дворецкий Елизаветы, сразу же узнавший в приехавшей даме мать своей госпожи, почтительно открыл перед ней двери дома и пропустил её во внутрь. Элеонора Львовна небрежно вручила ему свою трость и накидку и направилась в покои дочери. У дверей её покоев она увидела Анфису.
— Эй, как там тебя? Анфиса? Где сейчас твоя госпожа? — надменно спросила Элеонора Львовна. — Мне необходимо её видеть.
— Они в своей спальне, — ответила Анфиса. — Только вам лучше не тревожить их — они очень больны.
Элеонора Львовна обдала горничную презрительно-холодным взглядом и пошла дальше, не обращая внимания на это предостережение.
— И молодой барин велели никого не впускать в их спальню, — прибавила Анфиса, смело преграждая ей дорогу.
— Что ты там такое пролепетала? — с возмущением и высокомерием сказала Элеонора Львовна. — Я её мать. Прочь с дороги!
Она отодвинула локтем стоящую на её пути горничную и прошла вперед. В этот момент дверь спальни Елизаветы распахнулась и вышла она сама. На ней был шелковый пеньюар, надетый поверх ночной рубашки. Следы недуга Елизаветы были очевидны: болезненная бледность, круги под глазами, язвы на губах и странная сыпь на шее и руках. Кроме того, Елизавета была очень слаба и едва держалась на ногах. Появление дочери, а, особенно, её болезненный вид, смягчил разгневанную мать. Возмущение, раздражение и гнев Элеоноры Львовны переменились на растерянность и виноватую покорность. Она уставилась на дочь, не зная, какие слова сказать.
— Здравствуйте, маменька, — слабым голосом промолвила Елизавета. — Не нужно обижать мою горничную. Она заботится обо мне.
