Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии
Гарольд замолк. Пророчица подняла голову и долго смотрела на него мрачным, ничего не выражающим взглядом.
— Почему ты так пристально смотришь на меня и не говоришь ни слова? — спросил молодой граф.
— Тяжело у меня на душе, и я не в силах сейчас разгадать этот сон, — прошептала Хильда. — Утро, пробуждающее человека к новой жизни, усыпляет мысль. Подобно тому, как звезды меркнут при восходе солнца, так же угасает и свет души при первых звуках песни пробудившегося жаворонка. Сон, который ты видел, предрекал твою судьбу; но какова она — я этого не знаю. Жди же теперь, когда Скульда войдет в душу своей рабы; тогда слова будут литься из моих уст с быстротой бегущего с горы потока.
— Я буду ждать, — ответил Гарольд со спокойной улыбкой. — Только не обещаю верить твоему откровению.
Пророчица глубоко вздохнула, но не произнесла больше ни слова.
Глава III
Гита, жена графа Годвина, печально сидела в своей комнате; с ней был Вольнот, ее любимец. Остальные сыновья имели крепкое телосложение, и матери никогда не приходилось особенно заботиться о них, даже во времена их детства; но Вольнот появился на свет раньше времени, и оба — мать и новорожденный — долго находились между жизнью и смертью. Сколько горьких слез пролила она над его колыбелью! В младенчестве он был таким хрупким и нежным, что Гита должна была заботиться о нем и день и ночь, а теперь, когда он стал довольно здоровым юношей, она привязалась к нему еще сильнее.
При виде его, такого прекрасного, веселого и полного надежд, Гита жалела о нем гораздо больше, чем об изгнанном Свене: ведь Вольнота вырывали из ее объятий, чтобы отослать в качестве заложника ко двору Вильгельма Норманнского. А юноша весело улыбался и выбирал себе роскошные одежды и оружие, чтобы похвастаться ими перед норманнскими рыцарями и красавицами. Он был еще слишком молод и беспечен, чтобы разделять ненависть старших к иностранным нравам и обычаям; блеск и роскошь норманнов ослепляли его, и он радовался, что его отсылают к Вильгельму, вместо того, чтобы жалеть о своей родине и об оставляемых им родных.
Возле Вольнота стояла его младшая сестра, Тира, — милый, невинный ребенок, вполне разделявший его восторг, что еще сильнее печалило Гиту.
— Сын мой! — говорила мать дрожащим голосом. — Почему из всех моих сыновей они избрали именно тебя? Гарольд умен, Тостиг смел, Гурт так кроток и полон любви ко всем, что ничья рука не поднимется на него, а от беспечного, веселого Леофвайна всякое горе отскочит, как стрела от щита. Но ты, мой дорогой мальчик!.. Да будет проклят Эдуард, избравший тебя! Безжалостен отец, если он мог допустить, чтобы у матери отняли единственную радость ее жизни.
— Ах, мама, зачем ты это говоришь? — ответил Вольнот, любуясь шелковой туникой, — подарком королевы Юдифи. — Оперившийся птенец не должен нежиться в гнезде. Гарольд — орел; Тостиг — ястреб; Гурт — голубь; Леофвайн — скворец, а я — павлин… Увидишь, дорогая мама, как пышно распустит твой павлин свои красивые перья!
Заметив, что шутка его не произвела на мать желаемого действия, он приблизился к ней и сказал серьезно:
— Ты только подумай, мама: ведь королю и отцу не оставалось другого выбора. Гарольд, Тостиг и Леофвайн занимают должности и имеют свои графства; к тому же они опора нашего дома. Гурт так молод, такой истинный сакс, так горячо привязан к Гарольду. Его ненависть к норманнам вошла просто в пословицу: «Ненависть добрых людей заметнее, чем злых…» Мною же — и это хорошо известно нашему доброму королю — все будут довольны. Норманнские рыцари очень любят Вольнота; я целыми часами сидел на коленях Монтгомери и Гранмениля, играл их золотыми рыцарскими цепями и слушал рассказы о подвигах Роллона[29]. Прекрасный герцог сделает и меня рыцарем, и я вернусь к тебе с золотыми шпорами, которые носили твои предки, неустрашимые короли норвежские и датские, когда еще не знали рыцарства… Поцелуй меня, милая мама, и полюбуйся на прелестных соколов, присланных мне Гарольдом!
Гита прислонилась головой к плечу сына, и слезы рекой хлынули из ее глаз. Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел Гарольд в сопровождении Гакона, сына Свена.
Но Гита почти не обратила внимания на внука, воспитанного вдали от нее, а кинулась прямо к Гарольду. В его присутствии она чувствовала себя более твердой и решительной: Вольнот жил в ее сердце, но опиралось оно на Гарольда.
— Милый сын, — сказала она, — я верю тебе, потому что ты самый мудрый, твердый и верный из всего нашего дома… Скажи же мне: не подвергнется ли Вольнот опасности при дворе Вильгельма Норманнского?
— Он будет там в такой же безопасности, как и здесь, матушка, — ответил Гарольд ласково. — Вильгельм Норманнский жесток, как говорят, только к вооруженным врагам. И притом у норманнов есть закон, связывающий их больше религии, и этот закон, который называется у них законом чести, делает голову Вольнота священной для них. Когда ты увидишь Вильгельма, брат мой, то потребуй от него поцелуй мира[30], и тогда ты будешь спать спокойнее, чем если бы над твоим ложем развевались все знамена Англии.
— А долго ли он будет находиться в Нормандии? — спросила наполовину успокоенная Гита.
— Не хочу обманывать тебя, матушка, хотя и мог бы этим утешить. Скажу прямо, что продолжительность пребывания Вольнота зависит только от короля Эдуарда и герцога Вильгельма. Пока первый из них не откинет ложного опасения насчет мнимых замыслов нашего дома, а второй — лицемерной заботы о норманнских монахах и рыцарях, рассеянных по всей Англии, до тех пор Вольнот и Гакон останутся гостями герцога Норманнского.
Гита в отчаянии ломала руки.
— Успокойся, матушка! — продолжал Гарольд. — Вольнот молод, но у него проницательный глаз и ясный ум. Он будет изучать нравы норманнов, узнает все их хорошие и дурные стороны, познакомится с их тактикой и стратегией и вернется к нам не врагом саксонских обычаев, а опытным человеком, который поможет нам разобраться во всех хитросплетениях этого воинственного двора. Поверь, что он научится там не каким-нибудь модным затеям, но таким искусствам, которые со временем всем нам могут послужить на пользу. Вильгельм умен и тяготеет к роскоши; я слышал от купцов, что торговля расцвела под его железной рукой, а воины рассказывают, что крепости его выстроены на славу, а планы военных действий создаются по математическому расчету… Да, Вольнот вернется к нам опытным мужем, который будет учить седобородых старцев. Он станет великим предводителем и опорой своему отечеству. Не печалься же, дочь датских королей, что твоему любимцу предстоит лучшая школа, чем всем остальным его братьям!
