Ольга Сарник - Карьера Югенда
А вещи, их жалкие пожитки! Я задумался: почему даже роскошная вещь, выставленная, к примеру, на тротуар, выглядит таким жалким отребьем? К примеру, рояль на проезжей части – кандидат в дрова, и больше ничего! Интересно. А впрочем, наплевать.
О, адский Сталинград! Небо над ним было затянуто чёрным, едким дымом. Горела даже вода в Волге – нефтяные пятна. Мерзкий дым. Вот еловые дрова хорошо горят…
Двадцать третьего августа одна тысяча девятьсот сорок второго года четырнадцатый танковый корпус прорвал фронт советской Шестьдесят второй Армии в районе Вертячего и, пройдя за день семьдесят два километра, вышел к Волге севернее Сталинграда, с ходу попытавшись взять Тракторный завод.
Мы выполнили приказ фюрера.
На фоне скелета из арматуры, похожего на останки огромного доисторического животного, медленно полз вверх, в красное марево, наш флаг с чёрной свастикой. Солдаты, задрав головы в касках, не отрываясь, смотрели в небо – всё выше и выше. Небритые, угрюмые, измотанные. Никто не осмелился снять каску! Тут вам не Дания и даже не Югославия.
Как доказательство, уже на следующий день нас выбили с той позиции, и мы отошли назад на три километра.
В Сталинграде шли уличные бои не то, что за кварталы – за дома, за комнаты в них! Длинный был прав. Русские не склонны раздавать….А провались он, папенькин сынок! Небось ванну принимает в Баден-Бадене. Чёртов аристократ! А я в Сталинграде, сижу в коляске чужого мотоцикла. Мой Отто… погиб.
Я грустно улыбнулся, увидев себя со стороны. С ранней сединой, прокопчённый вонючим дымом войны. Небритый, измученный жаждой и почти без сна. Зато с Железным крестом! Я глянул на него – это копия, оригинальный остался дома. Некстати я вспомнил:
Воздух сыр на востоке,
Будет холоднее и ещё сырее,
Железные кресты ржавеют,
Деревья растут высоко.
Такое стихотворение было напечатано в открытках, их сбрасывала в наши окопы русская «швейная машинка». Давным-давно, в самом начале войны. Невероятно давно. Всего год назад… Я помню её: грубо нарисованный немецкий солдат, Сталин и железный крест, а ниже – обычные инструкции по перебежке. Мы не реагировали на них – это всё поганая пропаганда3.
Глупо, сидя в Сталинграде, злиться на Акселя. В моём положении злиться вообще глупо. Отныне каждая минута моей жизни, весьма вероятно, последняя.
Мои идеологически порочные размышления бесцеремонно прервала мощная струя огня, вырвавшаяся из-под груды безжизненных развалин. Я бросился наземь и прижался щекой к земле. Пламя меня не задело. Засада. Здесь кругом западни. Какая-то сволочь подстерегла меня с огнемётом. С трофейным, с нашим же огнемётом! На что они надеются? Всякое сопротивление нам бесполезно. Мы победим, и точка! Другого пути у нас нет.
Я отдал устный приказ руководителю ударно-штурмовой группы Нейдле найти и обезвредить. Можно быть уверенным – найдёт и обезвредит. Несомненно, Нейдле ждёт блестящая военная карьера. Если его здесь не прикончат, конечно. Потому что каждый четвертый солдат вермахта погиб в Сталинграде. Дорогу на Сталинград в доблестном вермахте прозвали «Дорога смерти». Пехота целыми батальонами уходила в сталинградское пекло, а возвращались жалкие остатки, которые годились разве что для госпиталей. Вместо них на следующий день уходили другие. И так – бесконечно. Жуткий конвейер смерти.
Я выставил часовых, остальным приказал лечь на привал, а сам решил осмотреться. Слоняясь по остаткам завода, я невольно задумался – сколько же понадобится времени, чтобы восстановить всё это?
Сталинград в ходе уличных боёв был и величественным, и жалким. Каким-то непостижимым образом эти два качества в нём ужились. Я увидел воочию, что значит «камня на камне не оставить». Даже развалины были развалены! Каждый камешек в этом городе был стёрт в порошок. Город превратился в груду дымящихся руин. Да, наша авиация постаралась на славу, – с гордостью подумал я.
Поставлена задача – захватить Сталинградский Тракторный завод. Там выпускают и ремонтируют танки, а также выпускают мины и снаряды. Тот завод не останавливался даже во время уличных боёв! Русские остановили его, только когда бои завязались непосредственно в его цехах. А до той поры танки шли в бой прямиком с заводских конвейеров.
Три четверти населения Сталинграда – мирные жители, не были эвакуированы к концу августа. Наша авиация щедро бомбила город сначала фугасными, потом – зажигательными бомбами. Температура воздуха в центре города достигала тысячи градусов Цельсия. Центр, а потом и другие районы Сталинграда, выгорели. Вместе с жителями…
Всё идёт по плану. Всё у нас получится. И я вернусь домой!
VIII
А потом осень ушла и унесла за собой наши победы. С холодами началась череда бедствий.
И всё же значение генерала Зимы нашим командованием было переоценено. Советские солдаты, как и мы, страдали от холода. Но они воевали на своей земле. Постепенно они оттачивали своё военное мастерство. Русские приобрели в боях с нами бесценный опыт и успешно использовали его против нас.
Зато наше командование в тактическом смысле шагнуло назад. Оно хотя бы догадывается, что сталинградское сражение идёт совсем не по плану? По крайней мере, не по нашему плану! Почему же они не вносят коррективы? Напротив, все наши командиры держатся так, будто ничего плохого не происходит. Отвод войск запрещён, даже в стратегических целях. Об отступлении и думать запрещено!
Воевали бы сами, эти чёртовы пропагандисты!
Наши генералы парализованы; командир корпуса, командующий армией и частично командующий группой армий не обладают никакой самостоятельностью действий. Командующий армией не имел права перебрасывать по своему усмотрению батальон с одного участка на другой без санкции фюрера. Эта система «ручного» руководства войсками приводила к гибели целых соединений, а меня – в холодное бешенство. О командирах дивизий и корпусов не приходилось и говорить, те вообще лишены возможности действовать соответственно обстановке и проявлять инициативу. Всё должно делать только по предначертаниям сверху, а эти предначертания часто не соответствовали положению на фронте.
Воинская доблесть – это прекрасно. Но кто ответит за моих солдат, если не я? Что я скажу их матерям, если они спросят, где их сыновья? Извините, не было приказа передислоцироваться. Извините, не было приказа отступать. Извините, у нас нет оружия против «сталинских органов». На черта им это слушать?! Наши генералы что, воюют против своей армии?!
Озвучить эти мысли было невозможно, не быв расстрелянным на месте под каким-нибудь разбитым грузовиком. Разбитых грузовиков у нас теперь, пожалуй, больше, чем целых.
