Сыны Солнца (СИ) - Форбэн Виктор
Многие намеренно сворачивали с дороги и карабкались к пещере Минати, расположенной на склоне холма. Они с любопытством смотрели, как он кончиком крошечного кремня просверливал дырки в иглах или же на нижней стороне выдолбленного камня, который должен был служить лампой, резцом вырезывал изображения животных.
Самая бесцеремонная из веселой компании глазеющих женщин быстро схватила лежавшую на верстаке уже готовую застежку и, смеясь, сказала:
— Это ты для меня сделал эту застежку из слоновой кости, не правда ли, мой красавчик?
— Убери руку, Сорока! Не для твоего это клюва.
Он стиснул ей руку, чтобы заставить ее выпустить застежку. Рассвирепев, она выпалила:
— У тебя никогда не будет жены. Поищи-ка яванку, которая согласится пойти за тебя замуж. Силы твоих рук хватает лишь на то, чтобы царапать по костям, которые ты подбираешь в мусоре вместо того, чтобы добывать их у убитых животных. Недоносок ты эдакий!
Он равнодушно пожал плечами, так как с детства уже привык к такого рода комплиментам.
Остальные женщины стали на защиту обиженной подруги:
— Сорока права. У него даже нет черепа, из которого он мог бы в дни празднеств пить мед, между тем как наши мужчины имеют даже по два.
— Да откуда у него будет череп? Он ведь за свою жизнь не убил ни одного человека.
— Правда. Даже ни одного груандиса. У него для этого слишком слабые руки.
Проходившие мимо охотники на оленей подлили масла в огонь:
— Вы трещите, как сороки, болтушки, а даже не понимаете того, о чем говорите. Ну, где ему раскроить череп какому-нибудь вонючему кабану? От тяжести топора он вывихнет себе локоть, а пожалуй, и плечо. Самое легкое, чем он может отделаться, это свихнуть себе шею.
Но правильное, тонкое лицо юноши оставалось бесстрастным, и женщины разошлись, продолжая издеваться над ним.
Оставшись один, Минати сбросил с себя маску хладнокровия и дал волю своему гневу. Он потрясал поднятыми кулаками и, закрыв лицо руками, повалился на землю.
Таламара кончила свою работу: она покрывала свежим папоротником ложа для спанья. Выйдя из пещеры и увидев сына, она нежно спросила его:
— Ты плачешь, сынок? Что с тобой, мое дорогое дитя?
Отняв руки от лица, он встретил встревоженный взгляд склонившейся над ним матери. Его судорожно искаженное лицо на минуту как бы смягчилось, но голос был резок и сух:
— Оставь меня! Уйди! Уйди же от меня! Оставь меня в покое!
— Сын мой! Мое сокровище! Мой мальчик!
Синие глаза и дрожащие губы матери молили о пощаде. Бесконечные несчастья преждевременно состарили ее благородное лицо, но тело осталось гибким и стройным, без той полноты, которую годы накладывают на фигуру женщин, ведущих оседлый образ жизни и любящих лакомиться мозгами и жиром животных.
— В чем дело, мой мальчик? Что я тебе сделала? Скажи… — шептала испуганная Таламара.
Минати быстро поднялся на ноги и, отчеканивая каждое слово, со злостью проворчал:
— Ты ведь знала, что я никогда не смогу быть воином, мужчиной, как все яваны, и ты должна была дать меня умертвить при рождении, как это повелевает Закон Народа. Душа моя кружилась бы теперь среди огненных звезд вокруг солнца вместе с душами предков и не томилась бы в этом хилом теле, которое ты ему дала и на которое каждый с презрением плюет. Вот что ты мне сделала.
— Я ведь тебя так любила, — со смиренной мольбой простонала мать.
В своем горе она вновь переживала события, происшедшие двадцать лет тому назад: несчастный случай — падение с горы — вызывает у нее преждевременные роды; новорожденный хил и слаб и по закону яванов должен быть похоронен живым. Если оставлять в живых слабых и калек, то они ослабят сильный народ Сынов Солнца. Она бурно сопротивляется закону и напоминает старейшинам, что она дочь и жена вождя и что они не имеют права отнять у нее ребенка. Но отец ребенка решает во имя спасения расы пожертвовать своим первенцем. Тогда она в отчаянии прибегает к помощи одного калеки, товарища ее детства, которого когда-то материнская хитрость спасла от велений безжалостного закона. Он самоотверженно отправляется вслед за могильщиками, откапывает ребенка, приводит его в чувство и прячет в ствол дерева.
Таламара видит себя на третий день после родов: преследуемая хищными зверями, она скитается по лесам, прижимая к груди живой комочек мяса, в котором вся ее жизнь и богатство. Затем она бежит на юг и уходит далеко-далеко от зеленых берегов Сека — страны ее родного племени, всюду неся с собой свою драгоценную ношу. В дороге она переносит самые тяжелые испытания и соглашается на самые унизительные работы, хотя при этом и страдает ее расовая гордость. Но что ей до настоящего! Ее воодушевляет другая мысль: надо, чтобы ребенок вырос, стал сильным и статным, хорошим воином и охотником, и чтобы он был, наконец, принят в лоно своего племени. Обезоружив таким образом закон, она сможет открыто сознаться в своем преступлении.
— Я так любила тебя, — вновь сказала она после некоторого молчания.
Минати в это время собирал инструменты, чтобы унести их в пещеру.
— Я тебя так любила. Я знаю матерей, которые собственными руками душили своих слабых детей. А я этого не могла сделать. Я так тебя любила, и ты должен меня простить…
— Мать! Моя бедная мать!
Он взял ее руки и провел ими несколько раз по своему лицу, что считалось у яванов наивысшим проявлением нежности. Но когда он вновь попытался утешить ее словами:
— Будь терпелива, мама. Все это изменится. Близок день… — у нее внезапно вырвался крик:
— Да! Мы уйдем отсюда в далекие страны, туда, где течет синее море. Говорят, что там тоже живут люди нашей расы, но они не так велики ростом и не так сильны…
Минати тряхнул своей белокурой головой. Он думал об узах, которые его отныне связывают с этим селением, улыбаясь одними глазами нежному видению, завладевшему его мечтами и грезами. Когда он заговорил с матерью, голос его звучал торжественно:
— Мать, близок день, когда тот, кого они презрительно называют «Дрожащим Камышом», превратится в грозное существо. Он будет могущественнее всех, когда-либо властвовавших над равнинами яванов с тех пор, как солнце светит в небесной лазури. Они будут трепетать передо мною, как лань перед волком, так как я буду владеть силой, с помощью которой смогу убивать врагов на расстоянии. Сейчас я тебе покажу это.
Он вошел в пещеру, где женщины стряпали, переворачивая на угольях куски сушеного мяса. Захватив с собой целую вязку прутьев разнообразной толщины и длины, он выбежал оттуда и вскарабкался по лесистому откосу горы.
Осторожно ступая по камням, Таламара последовала за сыном, стараясь разгадать таинственную загадку. «Что он мог придумать на этот раз?» — тревожно задавала она себе вопрос. Бесконечные скитания между разными племенами сильно способствовали развитию умственных способностей Минати. Он умел сразу найти интересующую его сторону в каждой вещи, часто ничего не значащей с точки зрения других людей. Он был наделен в высокой степени наблюдательностью, фантазией и терпением — свойствами, создающими изобретателей. Он уже доказал свои творческие способности гениальным изобретением костяных игл, дававших возможность изготовлять одежду из звериных шкур.
Дойдя до верхушки лесистого откоса и убедившись, что кругом нет ничего, кроме розовых, желтых и фиолетовых цветов, робко открывавших свои чашечки навстречу весне, Минати развязал пачку прутьев и заговорил:
— Помнишь ли ты, мать, кустарник, которому снежной бурей сломало верхушку, и как она до наступления оттепели лежала в замерзшей луже? Помнишь ты, как он внезапно вновь поднялся и пустил ростки во все стороны?
Таламара жестом созналась в своей забывчивости.
— Знаешь, я хотел раньше просто для забавы подражать этому кусту. Лишь значительно позже я понял тайный смысл этого. Теперь смотри!
Он взял прут толщиной в палец, а длиной около полутора метров, и привязал к обоим его концам высушенную кишку животного. Его левая рука держала середину прута; потянув правой рукой кишку, он быстро отпустил ее. Он повторил этот прием еще раз, но уже держал в правой ладони маленькую палочку, снабженную костяным острием. Когда он отпустил кишку, в воздухе что-то просвистело. Таламаре это показалось забавным, но не произвело на нее особенно сильного впечатления, как на то рассчитывал изобретатель. Она лишь заметила:
