Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
Однажды вечером, когда я был еще совсем маленький и ростом едва достигал локтя взрослого человека, я сошел с матерью в долину, где находился загон для скота: нам хотелось посмотреть наше стадо. Мать моя очень любила своих коров; между ними была одна, с белой мордой, она, как собака, ходила следом за нею. Мать моя несла на спине мою маленькую сестру Балеку. Балека была в то время еще совсем маленькой. Мы шли по долине, пока не встретили пастухов, загонявших скот. Мать подозвала корову с белой мордой и кормила ее из рук листьями мучного дерева, которые захватила с собой. Пастухи погнали скот дальше, а корова с белой мордой осталась около моей матери. Мать сказала пастухам, что приведет ее сама, когда вернется домой. Она села на траву, держа на руках Балеку, я играл возле нее, корова паслась около нас. Вдруг мы увидели женщину, идущую по долине по направлению к нам.
По ее походке было заметно, как сильно она утомлена. К спине ее был привязан узел, завернутый в циновку. Она вела за руку мальчика приблизительно моих лет, но выше ростом и на вид сильнее меня. Мы ждали довольно долго, пока женщина дошла до нас и в изнеможении опустилась на землю.
По ее прическе мы сразу узнали, что она не принадлежала к нашему племени.
— Здравствуйте! — сказала женщина.
— Здравствуйте! — ответила моя мать. — Что вам надо?
— Мне надо поесть и хижину, где бы я могла отдохнуть, — ответила женщина. — Я иду издалека!
— Как ваше имя и какого вы племени? — спросила мать.
— Зовут меня Нанди, я жена Сензангаконы из племени зулу! — ответила незнакомка.
Надо сказать тебе, отец мой, что между нашим племенем и зулусами только что была война. Сензангакона убил нескольких наших воинов и захватил много скота, а потому, когда моя мать услышала слова Нанди, она гневно вскочила на ноги.
— И ты смела прийти сюда и просить пищи и крова — ты, жена зулусского пса! — воскликнула она. — Убирайся прочь, не то я позову работниц и прикажу выгнать тебя кнутами!
Женщина — она была очень красива — молча ждала, пока моя мать кончит свою гневную речь, после чего подняла голову и тихо сказала:
— Около вас стоит корова, у которой молоко сочится из вымени, неужели же вы откажете дать мне и моему мальчику кружку молока? — Она вынула из своего узла кружку и протянула ее нам.
— Конечно, не дам! — сказала моя мать.
— Нам так хочется пить после долгого пути, — продолжала женщина, — может, вы дадите нам кружку воды? Мы уже давно не встречали источника!
— Не дам, песья жена, иди и сама ищи себе воды!
Глаза женщины наполнились слезами, мальчик скрестил руки на груди и нахмурился. Это был очень красивый мальчик, с большими черными глазами, но когда он хмурил брови, глаза его темнели, как темнеет небо перед грозой.
— Матушка, — сказал он, — видно, мы так же непрошеные гости здесь, как и там, внизу! — И он кивнул головой в направлении той стороны, где жило племя зулусов. — Пойдем к Дингисвайо, там племя мтетва защитит нас!
— Пойдем, сын мой, — ответила Нанди, — но путь наш дальний, а мы с тобой так устали, что, пожалуй, и не дойдем!
Я молча слушал и почувствовал, как сердце мое содрогнулось от жалости. Мне было жалко и женщину, и мальчика. Оба казались такими утомленными. Ни говоря ни слова моей матери, я схватил ковш и побежал к источнику. Через несколько минут я вернулся с водой. Мать моя очень рассердилась и хотела поймать меня, но я быстро промчался мимо нее и подал ковш мальчику. Тогда мать решила больше не мешать мне, но все время словами старалась уязвить женщину. Она говорила, что муж ее причинил зло нашему племени и что сердце подсказывает ей, что сын причинит еще большее зло. Так говорит ей ее Эхлосе. Ах, отец мой, Эхлосе ее был прав! Если бы женщина Нанди и ее сын умерли тут же, на лугу, в этот день, поля и сады моего племени не обратились бы в голые степи, и кости моих единомышленников не валялись бы в большом овраге, там, около крааля Кетчвайо.
Пока моя мать говорила, я молча стоял рядом с беломордой коровой и наблюдал за происходившим. Сестренка Балека громко плакала.
Мальчик, сын Нанди, взяв из моих рук ковш, не подал воды матери. Он сам выпил две трети, и я думаю, он выпил бы и все, если бы жажда его не была утолена. Затем он подал остаток воды матери, и она выпила ее. Тогда, взяв ковш из ее рук, мальчик выступил на несколько шагов вперед, держа ковш в одной руке, а в другой короткую палку.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил он меня тоном взрослого.
— Меня зовут Мбопа! — ответил я.
— А как зовут ваше племя?
Я назвал ему наше племя — племя э-лангени.
— Хорошо, Мбопа, теперь я скажу тебе мое имя. Меня зовут Чака, я сын Сензангаконы, и мое племя зовут амазулу. Я тебе скажу еще кое-что. Пока что я маленький мальчик, и мое племя — маленькое племя, но придет время, когда я вырасту такой большой, что голова моя будет теряться в облаках, ты будешь смотреть вверх и не увидишь ее. Лицо мое ослепит тебя, оно будет сиять подобно солнцу, а племя мое возрастет одновременно со мной и в конце концов поглотит весь мир. Слушай меня! Когда я стану велик и мое племя возвеличится со мной, тогда я припомню, как однажды э-лангени отказали дать мне с матерью ковш молока, чтобы утолить жажду. Ты видишь этот ковш. За каждую каплю, которую он может содержать, будет пролита кровь человека — кровь одного из ваших единоплеменников. Но за то, что ты, Мбопа, дал мне воды, я пощажу тебя, одного тебя, Мбопа, и возвеличу тебя. Ты разжиреешь в тени моей славы. Тебя одного я никогда не трону, как бы ты ни провинился передо мной, — клянусь тебе в этом. Но зато эта женщина, — и он указал палкой на мою мать, — пусть торопится умереть, чтобы мне не пришлось заставить ее желать смерти. Я сказал!
Мальчик заскрежетал зубами и погрозил нам палкой. Мать моя молча стояла в стороне, наконец она не выдержала:
— Негодный лгунишка! Говорит, точно большой, не правда ли? Еще теленок, а ревет, как бык! Я научу его говорить иначе, мальчишка, злой прорицатель! — И, спустив Балеку на землю, она побежала к мальчику.
Чака стоял неподвижно, пока она не подошла совсем близко к нему; тогда он вдруг поднял палку и так сильно ударил ее по голове, что она тут же упала. Он захохотал, повернулся и ушел в сопровождении своей матери.
Это были первые слова Чаки, слышанные мною, отец мой. Они оказались пророческими и оправдались. Последние слова, слышанные мною, тоже были пророческими и, я думаю, тоже оправдаются. Они, впрочем, и теперь уже исполнились. Во-первых, он сказал, что племя зулусов возвысится. И что же, разве это не так? Во-вторых, он предсказал, как оно падет, — и оно падет. Разве теперь белые люди уже не собираются вокруг него, вокруг Кетчвайо, подобно тому как коршуны собираются вокруг околевающего быка. Зулусы уже не те, что были прежде.
