Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень с волком
Он позвал:
— Теодора!
Имя застряло у него в горле. Исчезла не только сама Теодора: беглянка прихватила с собой мула, доспехи, оружие, всю экипировку. Оставила только рубашку, штаны и накидку из бараньей шкуры.
Ощутив пустоту на пальце, Франсуа не смог сдержать крика. Перстень со львом! Его больше не было. Его она тоже украла!..
Но вдруг он заметил на земле блестящий предмет. Слава Богу, перстень! Должно быть, свалился с пальца. Франсуа надел его, но он вновь соскользнул. Тогда Франсуа понял, почему потерял свою дорогую реликвию. Во время болезни он страшно исхудал. Пока на нем были доспехи, кольцу не давала упасть латная перчатка, но без нее перстень просто не держался на руке. Сохранить перстень со львом было для Франсуа сейчас самой важной задачей: эта вещь была ему дороже собственной жизни.
Разодрав рукав рубашки, он сплел тонкую тесемку, которую продел в перстень и обвязал вокруг шеи. Затем сел и погрузился в размышления. Постепенно становилось светлее — занимался новый день.
Так вот как Теодора отблагодарила его за свое спасение! Обобрала до нитки! Обрекла на долгий и опасный путь пешком, без оружия и доспехов!
Франсуа поднес руку к слегка ноющему плечу и не смог сдержать улыбку. За одно, по крайней мере, он мог быть Теодоре благодарен: к нему возвратилась энергия, которой еще вчера так не хватало. Она вдохнула в него жизнь.
Франсуа поднялся. Какой толк сидеть на месте да раздумывать? Он чувствовал, что способен прямо сейчас, не мешкая, отправиться в путь. Он зашагал прочь от тропинки, по которой накануне продвигался на муле.
Он шел весь день, набросив на плечи баранью шкуру и опираясь на палку. Ближе к вечеру, желая удостовериться, что не сбился с пути, Франсуа спросил у какого-то крестьянина:
— Roma?..
Тот показал рукой прямо перед собой и протянул ему мелкую монетку. Франсуа догадался, что крестьянин принял его за странствующего монаха. Он остановился переночевать и вновь пустился в путь рано утром.
И так он шел еще день, и еще день, существуя на милостыню, что ему подавали прохожие, или, стучась в ворота монастырей, если какой-нибудь вдруг попадался на пути.
Гнев и разочарование постепенно отступали. Конечно, сейчас Франсуа продвигался куда медленнее, чем верхом на муле, зато ходьба представлялась ему весьма полезной для здоровья. Ослабшие за время вынужденной неподвижности мышцы постепенно наливались мощью. Франсуа чувствовал, что вскоре вновь окажется способным принять бой.
Так размышлял Франсуа, и новая реальность постепенно вырисовывалась перед ним. Открывающуюся истину еще трудно было выразить словами, но одно представлялось несомненным: отныне ничто уже не будет таким, как прежде…
Первое его впечатление по приезде в Италию оказалось ошибочным. Вопреки всякой очевидности, все здесь было иным. Переходя с одного горного склона на другой, он словно вступал в область другой жизни.
Существование рыцаря со львом было вполне ясным и определенным: любить жену, растить детей, сражаться за родину. Со всем этим покончено: он стал вдовцом, дети выросли, и Франция свободна. Теперь он жил в мире непонятном, изменчивом, запутанном, где ничто не определено, ничто не казалось ясным.
А Теодора? Ее появление в первую же ночь отнюдь не было случайным. Что она собиралась делать? Почему она обокрала своего спасителя? В чем причина такой невероятной несправедливости?
Один лишь Жан мог бы дать ответ на эти вопросы. От этого стремление Франсуа оказаться в Риме лишь возрастало.
***
Впрочем, ответ на последний из своих вопросов Франсуа получил, еще не достигнув конца своего путешествия.
На заре четвертого дня он добрался, наконец, до моря. Дорога — а это была, несомненно, дорога в Рим — вдруг стала мощеной и гораздо более широкой, чем прежде. Здесь Франсуа встретил группу всадников. Их было около тридцати — вооруженных монахов. Таких он никогда прежде не видел. На боку у каждого болтался меч, а откинутые капюшоны открывали головы в железных шлемах.
Их предводитель грубо окликнул путника по-итальянски.
На Франсуа нахлынули воспоминания юности. Словно въяве предстал перед ним образ студента в красно-синем капюшоне, какие носили сторонники Этьена Марселя, — Берзениуса, однокашника и смертельного врага Жана! Сходство было разительным. Не оставалось никаких сомнений: это мог быть только его брат Иоахим.
Не услышав ответа, тот выказал нетерпение и повторил свои вопросы:
— Cavaliere francese?.. Scudo rosso e nero?..
Франсуа почувствовал странное головокружение. Не говорит ли Иоахим Берзениус о французском рыцаре с красно-черным гербом? Совершенно ясно, что речь шла именно о нем. Это войско послано, чтобы убить его.
Разгневанный Берзениус протянул руку к мечу.
Франсуа простовато улыбнулся и протянул открытую ладонь:
— Caritas… [4]
Иоахим пожал плечами, сделал знак своим людям, и всадники исчезли в клубах пыли. Франсуа остался на дороге один, в своей грязной бараньей шкуре, с палкой в руке. Так, вопреки очевидному, Теодора, обокрав его, тем самым спасла ему жизнь. Если бы при нем по-прежнему были его доспехи и оружие, если бы обстоятельства не превратили его в жалкого безвестного путника, то в эту самую минуту он был бы уже мертв. Ибо, несмотря на всю свою храбрость, он не смог бы выстоять против стольких противников.
Теперь путь Франсуа стал гораздо проще. Он шел бодрым шагом по десять — двенадцать часов в день. Время от времени останавливался, чтобы поднять и подержать в руках какой-нибудь тяжелый камень, и руки его стремительно наливались силой. Чем ближе подходил он к Риму, тем яснее чувствовал, что готов к сражению.
Франсуа старался не потерять счет дням и по мере возможности справлялся о том, какое расстояние ему еще предстояло преодолеть.
Полученные им сведения вселяли надежду: судя по всему, он должен был оказаться в Риме до наступления Дня всех святых.
18 октября, в День святого Луки, когда уже виден был Гроссетто, Франсуа вновь заметил Берзениуса и его людей, возвращавшихся после тщетных поисков. Франсуа предпочел спрятаться. Жители маленького горного городка могли рассказать о таинственном спасителе женщины и волка. Быть может, в этот самый момент монахи разыскивают именно человека в бараньей шкуре…
Они стремительно пронеслись мимо Франсуа, притаившегося в зарослях кустарника. Поскольку он не был связан временем, то счел за лучшее переждать день, прежде чем вновь пуститься в дорогу.
***
Франсуа вошел в Рим во вторник 30 октября 1380 года, через месяц и один день после своего появления в Италии. Прежде он совершенно не представлял, на что похож папский город, но когда увидел его, никаких сомнений не осталось: путешественник у цели. Зрелище было столь впечатляющим, что Франсуа застыл, не в силах вымолвить ни слова.
