Роберт Сервис - Аргонавты 98-го года
Я прожил неделю чудес, о каких никогда не мечтал, и находился теперь у самого престола Запада. О, что это была за страна, что за народ! Властолюбивый дух надменного Запада смягчался в нем чарами Востока и волшебством Древней Испании. Сан-Франциско! Множество наречий звенели на его улицах, множество рас ютились в его переулках. Он пригревал на своей груди детей старых седых наций и наделял их своим стремительным, изобретательным духом, полным гордого сознания прежних достижений и веры в славное будущее.
Меня поражала кипучая деловитость жителей наряду с любовью к утонченным увеселениям. Казалось, что деньги даются всем легко и тратятся с увлечением. Все казались счастливыми, жизнерадостными, деятельными. Ночью Маркеэстрит превращалась в ослепительную аллею света, на которой толпились сильные мужчины и красивые женщины, входя и выходя из сверкающих ресторанов. Однако среди этой кипучей страстной жизни я чувствовал в себе странную отчужденность. Временами мое сердце просто болело от тоски, и я бродил по дорожкам парка или присаживался на скамью в Портсмутском сквере, такой же далекий от всего этого, как наблюдатель на своей горкой вершине под звездами.
Я полюбил мечтать на морском берегу, ибо мысль о Полинезии не покидала меня. Я наслаждался солнечным светом, сидя на краю дамбы, и бесцельно следя за вялым крейсированием судов. То были беззаботные, праздные, но, как я теперь думаю, не совсем потерянные дни. Я оценил всю прелесть этих набережных и погрузился в новый мир волшебства.
Чтобы вполне насладиться своей независимостью, я сделался искателем приключений. Ночная жизнь города была открыта мне. С уверенностью невинности я бродил повсюду. Я проникал в притоны подземного Китайского города, с удивлением встречал там белых женщин, которые скрывались при виде меня. В одиночестве я направлялся в курильни опиума и игорные дома. Порок раскрывался передо мной во всем своем бесстыдстве. Иногда мне приходила мысль о том, как взглянули бы на все это мои суровые пресвитерианские предки.
Мои ночные похождения закончились совершенно неожиданно. В одну туманную полночь, идя по Пасификстрит с ее сверкавшими ресторанами, я получил искусный удар сзади и очень изящно покатился в канаву. Когда я пришел в себя в боковой аллее, ошеломленный и разбитый, я увидел, что у меня украден бумажник, в котором находилось почти все мое состояние. К счастью, я оставил свои часы на хранение в гостинице и, продав их, оказался еще не совсем нищим. Но обстоятельства изгнали меня из моей крепости ласкающих грез и столкнули с суровой правдой жизни.
Я сделался завсегдатаем десятицентовых ресторанов и был поражен, узнав, какие прекрасные блюда можно было получить за десять центов. О, ненавистный аппетит этих черных дней! От голодной смерти меня отделяли какие-нибудь жалкие тридцать долларов. Оставалось, очевидно, только сделаться дровосеком или водовозом, и с этой целью я обивал пороги контор для найма. Это были голые, грязные помещения, набитые людьми, которые жевали, болтали, зевали и изучали черные доски, где выставлялись требования дня. Вся жизнь людей, как мне казалось, складывалась из трех моментов: поисков работы, работы и траты заработков. Это была олицетворенная беспомощность лицом к лицу с неизбежным злом труда.
Однажды утром, посетив одно из своих излюбленных бюро труда, я нашел его завсегдатаев в необычайном волнении: крупный предприниматель требовал немедленно пятьдесят человек. Вознаграждение было два доллара в день, причем квалификация была не обязательна. Я протискался вперед в числе других, был опрошен и принят. В тот же день мы все были отправлены на вокзал и погружены в вагоны четвертого класса. О том, куда мы едем и что будем делать, я не имел никакого понятия. Я знал только, что мы направлялись на юг, и в общем мог с полным правом смотреть на себя, как на ракету, пущенную на волю судьбы.
Глава IV
В день моего отъезда Сан-Франциско был весь окутан серым туманом, а улицы его обметал ревущий ветер. Когда же я открыл глаза, надо мной широко раскинулось синее ясное небо, и ослепительно сияло яркое солнце. Апельсиновые рощи шумели, здороваясь с нами, сады миндаля и олив радостно блестели в прозрачном воздухе, чешуйчатые эвкалипты, высокие, сухощавые и узловатые, бормотали нам утреннее приветствие, а белоснежные тонущие в зелени домики улыбались нам, когда мы с грохотом проносились мимо. Мне казалось, что мы попали в обетованную страну песен и солнца, и я молчаливо забился в угол, чтобы любоваться и наслаждаться.
― Недурной видик? Правда?
Я буду называть его Блудным Сыном. Он был приблизительно моих лет, худощавый, но загорелый и здоровый. У него были шелковистые волосы темно-рыжего цвета и белые ровные, как молодое зерно, зубы. В его глазах блестел веселый огонек, но лицо его было проницательное, осторожное и дерзкое.
― Да, ― ответил я сдержанно, ибо всегда был настороже с незнакомыми.
― Чудное дельце. Пояс бананов. Старичина солнце работает сверхурочно. Цветы и фрукты выпирают из дерева в одно время. Вечное лето. Страна маньяна: угощайтесь на даровщинку. Первый раз?
― Первый.
― Я тоже. Рад, что поехал ― даже если придется обратиться в «ваши грубые мозолистые руки». Есть самокрутка?
― Нет, к сожалению. Я не курю.
― Ладно, кажется, у меня хватит.
Он вытащил тощий кисет с мелким табаком, высыпал несколько крошек на коричневую папиросную бумагу и проворно скрутил ее, загнув края. Затем он закурил с таким наслаждением, что я позавидовал ему.
― Куда мы едем? Вы имеете понятие? ― спросил я.
― Хоть обыщите меня, не имею. Дядя, который нас везет, не совсем похож на бесплатное справочное бюро. Как слона водить, он тут как тут, но как только попытаешься извлечь из него хоть на грошик холодных положительных фактов, он уже не он и лошадь не его и сам он не извозчик.
― Но, ― настаивал я, ― может вы сами догадываетесь?
― Одну вещь вы можете зарубить себе на носу. Они выжмут из нас последнюю каплю пота. Это игра в блошки: нас швыряют, как хотят. Наш подрядчик ― форменный мошенник. Он на всем наживает: на проезде нашем, на остановках в определенных гостиницах ― свой процент имеет. Чем дальше, тем больше будет жульничества. Пять долларов в неделю считают нам за харчи. Им обойдется в два с половиной да еще и кормить будут дрянью. Сгонят вдвое больше людей, чем им нужно, и половину снимут с работы. Я хорошо знаю их штуки.
― Так зачем вы поехали с нами, если вы так хорошо все знаете? ― спросил я.
― Видите ли, если я знаю это, то я знаю и еще кое-что кроме этого. Я сам с усами. С меня как с гуся вода.
