Лев Вершинин - Несущие смерть. Стрелы судьбы
Он уже тогда был стар и мудр.
Но ведь они начали первыми!
Все эти алчные волчата, которых он помнил эфебами, все эти Птолемеи, и Селевки, и Лисимахи! Мало того, что они стали рвать державу сына Филиппа на куски, так ведь и всех, кто пытался спасти ее, лихие парни просто убирали, не тратя времени на плач о былой дружбе. Верховный правитель Пердикка, который хотел и мог укрепить рыхлое еще государство, нашел могилу на нильском дне. А храбрый и удачливый гречонок Эвмен, объявивший себя защитником прав молоденького Царя Царей, был объявлен всеобщим врагом, и по следу его пошел, не отставая ни на миг, беспощадный и непобедимый Антигон Одноглазый…
И македонцы, плюнув на Азию, завели себе отдельного царя, слабоумного Арридея – Аргеада, конечно, не способного даже сесть на коня. Что им держава?! Они мечтали о Македонии! Пусть маленькой, но своей, собственной!
Но если так, то чем хуже Тимфея? И Орестея? И Линкестида?! Если уж делить награбленное, то прежде необходимо отдать законным хозяевам неправедно нажитое!
Так сказал он на Совете.
И многие, очень многие из архонтов склонили седые головы, выражая согласие и полное одобрение.
Лжет Кассандр! Он, Полисперхонт, не разваливал страну. Справедливое и мудрое решение об автономии – автономии, а не отделении горных царств! – было принято и утверждено большинством имевших право голоса в Совете.
И если это оказалось не по нраву коренным македонцам, хотя бы и тому же Кассандру, прикрывавшимся, как тряпкой, злосчастным Арридеем, то и на них была управа!
– А теперь, сынок, повтори о царице.
– Повинуюсь, господин… «Поправ волю всей страны македонской, призвал в Пеллу проклятую Олимпиаду-упыриху…»
Снова лжешь, сын Антипатра!
Законной женой Филиппа, родной матерью сына его была Царица Цариц, и кто, если не она, имела право стать опекуншей своего внука?! Да, он провел через Совет решение вызволить ее из изгнания, отменив незаконный приказ покойника Антипатра, а она, в благодарность за верность, утвердила закон об автономии Тимфеи. Не в чем тут каяться и не о чем жалеть!
Хотя…
Старик горестно скривил губы.
Он не так уж часто ошибался в жизни, иначе его не называли бы мудрым, но это решение, надо признать, было ошибочным. Царица Цариц и впрямь была ведьмой! Упырихой или нет, не ясно, но, несомненно, кем-то сродни жуткой нежити, подстерегающей путников на полуночных перекрестках. Она ничего не забыла. И сидя в изгнании, ничему не научилась! И в Пеллу она вернулась не для того, чтобы править, а чтобы мстить.
Тяжкий стариковский вздох всколыхнул тишину присвистом.
Конечно, он поторопился тогда с поездкой в Тимфею. Не терпелось поднять над дедовской башней быкоголовый стяг! Проехать по знакомым с детства местам, куда, согласно воле хромого Филиппа и сына его, наследникам Карнидов строго-настрого запрещалось наведываться! Полисперхонт тридцать лет мечтал о встрече с Родиной! Но знай он, на что способна Олимпиада, – не покинул бы Пеллу ни на день!
Пока последний Карнид наслаждался серебряным воздухом Тимфеи, Олимпиада развернулась вовсю.
Она, опекунша Царя Царей, прежде всего позаботилась о несчастном царе Арридее. Если есть Царь Царей, – недоуменно заявила ведьма Совету, – то зачем нужен отдельный царь Македонии? Впрочем, заколотому копьями дурачку еще повезло. Олимпиада колесовала, четвертовала, варила заживо, сдирала кожу, и те, кто был приговорен к обезглавливанию или удавке, шли на казнь, повизгивая от счастья, а с высоких кольев на них, везунков, завистливо глядели медленно умирающие неудачники, в том числе и члены Совета, посмевшие воспротивиться воле Царицы Цариц…
Следует ли удивляться тому, что, когда пришел Кассандр, страна приняла его как освободителя?!
А Полисперхонту оставалось лишь, проклиная все на свете, встать на защиту Царицы Цариц, старой ведьмы и безумицы, поскольку их имена были связаны неразрывно, а хитрый Кассандр ни за что не пошел бы на мировую с наместником…
Вот так и рухнуло все, словно кровля, лишенная опоры.
И родные горы Тимфеи, ее непроходимые ущелья, поросшие лесом, приняли Полисперхонта – уже не главу Совета, но жалкого, отвергнутого и проклятого страной беглеца…
Тогда-то он и начал слепнуть.
Напоминая о своем существовании, деликатно кашлянул писарь, и слепец слабым кивком дозволил: продолжай.
– «Справедливые боги покарали тебя по заслугам, Полисперхонт Тимфейский! Но нет справедливости без милосердия, и проступки твои искуплены слепотой, изгнанием и крахом надежд! Былые же твои заслуги перед Аргеадами и всей страной неоспоримы. Посему извещаю тебя, что я, Кассандр Антипатрид, исполняющий обязанности наместника Македонии и опекуна Царя Царей Александра, сына Божественного, внука Филиппа, с согласия Совета, разрешаю тебе вернуться в Пеллу, где ты найдешь встречу и обращение, соответствующее твоей знатности. Хотя ни о какой автономии Тимфеи не может быть и речи, ибо любая автономия областей пагубна для единства державы, но тебе и роду твоему будет обеспечено право получать половину доходов, собираемых с наследных земель. Кроме того, ты и наследники твои сохраняете за собой почетный титул тимфейских царей. Пребывание впредь в Тимфее вам будет запрещено, но твой почтенный возраст не располагает к переездам, а твои достойные внуки, смею полагать, найдут в Пелле много более привлекательных занятий, нежели прогулки по диким горным склонам в компании безграмотных пастухов…»
Грамматик на краткое мгновение притих, ополоснул горло глотком воды и забубнил снова.
– «Если такие условия устраивают тебя, спускайся с гор немедля! Предложение мое действительно в течение десяти дней, начиная с того часа, когда доверенный мой человек оставит в селении, снабжающем твое убежище хлебом, это послание. О прибытии своем извести, дабы могли мы организовать должную встречу. Что же касается юноши, именуемого Ираклием, или Гераклом, то с ним поступай, как сочтешь нужным в известных тебе обстоятельствах. Убежден, что твой опыт, знание жизни и политическая прозорливость подскажут тебе наилучшее решение. Если же по стариковскому упрямству или бессильной ненависти ты поступишь вопреки интересам Македонии, то знай: ни тебе, хоть для тебя это уже безразлично, ни семье твоей не будет места под македонским небом…»
– Хватит!
На сей раз старик не сумел скрыть волнения. И писарек, споткнувшись на полуслове, отправился на прежнее место, в уголке, поодаль от очага.
Бельма, затмевающие свет, не мигая, уставились в пляшущее пламя.
Что ж, все ясно. Сын Антипатра предлагает сделку. И скорее всего не лукавит. Если подчиниться его требованиям, он сдержит слово. Будет дворец в Пелле, и, возможно, место в безгласном, во всем покорном Кассандру Совете, и будут доходы с прадедовских владений, и титул тимфейского царя, пустой, мишурный, но от этого не менее почетный.
