Жюль Верн - Безымянное семейство (с иллюстрациями)
Разногласия обостряются. Выборы приводят к серьезным столкновениям. В мае 1831 года в Монреале вспыхивает мятеж, стоивший жизни трем франко-канадским патриотам. Население городов и сел собирается на митинги. По всей провинции ведется активная пропаганда. Наконец появляется манифест, в котором в «девяноста двух тезисах» перечислены претензии канадцев к англосаксам и содержится требование о привлечении к суду генерал-губернатора лорда Айлмера. Манифест этот принимается палатой, несмотря на возражения нескольких реформистов, посчитавших его недостаточным. В 1834 году проводятся новые выборы; Папино и его сторонники избираются на второй срок. Верные решениям предыдущего созыва, они настаивают на предании генерал-губернатора суду. Но в марте 1835 года палату распускают, а министерство заменяет лорда Айлмера королевским комиссаром лордом Госфордом которому даются в помощники два комиссара, призванные изучить причины сотрясающих колонию волнений. Лорд Госфорд протестует против примирительных распоряжений Британской Короны в отношении своих заокеанских подданных, зато не добивается признания депутатами полномочий комиссии по расследованию.
Тем временем благодаря иммиграции английская прослойка мало-помалу растет — даже в Нижней Канаде. В Монреале и Квебеке образуются конституционистские союзы, ставящие своей целью подавление реформистов. И хотя губернатор вынужден распустить их, как созданные вопреки закону, они, тем не менее, пребывают в готовности к действию. Борьба обещает быть упорной с обеих сторон. Англо-американская сторона становится дерзкой как никогда. Ребром ставится вопрос о том, чтобы англизировать Нижнюю Канаду, во что бы то ни стало. Патриоты сопротивляются как законными, так и незаконными методами. При столь напряженной ситуации можно было ожидать ужасных стычек; кровь представителей двух народов вот-вот могла обагрить землю, завоеванную некогда благодаря отваге французских первооткрывателей.
Таково было положение в Канаде в 1837 году, к которому и относится начало настоящего повествования. Нам важно было пролить свет на истоки непримиримой вражды французов и англичан, показать жизнестойкость одних и твердость других.
Кстати сказать, Новая Франция являлась точно таким же кусочком родины, как Эльзас[43] и Лотарингия[44], грубо оторванные от Франции тридцать лет спустя в результате прусского нашествия. И разве усилия, предпринятые франко-канадцами, чтобы добиться для своей страны хотя бы автономии[45], не служат примером, который никогда не должны забывать французы Эльзаса и Лотарингии?
Предвидя возможное восстание, и собрались вечером 23 августа для принятия необходимых решений у губернатора лорда Госфорда главнокомандующий сэр Джон Кольборн[46], полковник Гор и полицеймейстер[47] Джильберт Аргал.
Индейцы называют всякое сужение реки, когда ее берега вдруг резко сближаются, словом «кебек» — отсюда и произошло название столицы, построенной на высоком мысе, выступающем над тем местом, где река Св. Лаврентия, расширяясь, образует нечто вроде пролива. Верхний город, стоящий на крутой горе, возвышающейся над рекой, Нижний город, вытянувшийся вдоль реки, где сооружены склады и доки, узкие улочки с дощатыми тротуарами, деревянные, в основном, дома, несколько строений без всяких претензий на стиль, дворец губернатора, здания почтового и морского ведомств, английский и французский кафедральные соборы[48], набережная — излюбленное место гуляний, крепость с довольно внушительным гарнизоном — таким представал в то время старый город, заложенный Шампленом, гораздо более живописный, чем современные города Северной Америки.
Из сада губернатора открывался прекрасный вид вдаль на реку, воды которой в низовье, разветвляясь, делились островом Орлеан на два русла. Вечер был чудесный; жара спала, и в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения норд-веста[49], столь опасного в другие времена года, когда он разгуляется в долине реки Св. Лаврентия. В сумерках парка залитая с одной стороны лунным светом высилась четырехгранная пирамида, возведенная в память англичанина Вольфа и француза Монкальма, которых в один день соединила смерть.
Вот уже целый час генерал-губернатор и трое сановников беседовали о серьезности ситуации, вынуждавшей их постоянно быть начеку. Брожение умов проявлялось слишком очевидно; следовало ожидать взрыва.
— Сколько людей в вашем распоряжении? — спросил лорд Госфорд у сэра Джона Кольборна.
— К сожалению, слишком мало, — ответил генерал, — даже если мне придется отозвать часть стоящих в графстве войск.
— Уточните, командующий.
— Я смогу выставить только четыре батальона и семь рот пехоты, так как из крепостных гарнизонов Квебека и Монреаля нельзя забрать ни одного солдата.
— Что у вас есть из артиллерии?
— Три-четыре полевых орудия.
— А из кавалерии?
— Только один пикет[50].
— Если потребуется распределить наличный состав по соседним графствам, — заметил полковник Гор, — этого будет явно недостаточно! Остается пожалеть, господин губернатор, что ваша милость распустили конституционистские союзы, сформированные лоялистами. Мы имели бы сейчас несколько сот карабинеров-волонтеров[51], помощь которых была бы весомой.
— Я не мог допустить организации этих союзов, — ответил лорд Госфорд. — Их соприкосновение с населением порождало бы ежедневные стычки, а мы должны избегать всего, что могло бы вызвать взрыв. Мы с вами сидим в пороховом погребе, хочешь, не хочешь — приходится ходить на цыпочках.
Генерал-губернатор отнюдь не преувеличивал. Это был человек большого ума и уживчивого нрава. Со дня своего прибытия в колонию он проявил много предупредительности в отношении французских колонистов, обладая, как отметил историк Гарно[52], «ирландской живостью характера, которая удачно сочетается с живостью канадской». Если мятеж еще не вспыхнул, то это была заслуга лорда Госфорда, привнесшего в отношения с подчиненными осмотрительность, мягкость, такт и справедливость. Как по своей натуре, так и по складу ума он был противником жестких мер.
«Сила, — повторял он, — подавляет, но не пресекает. В Англии что-то начинают забывать, что Канада соседствует с Соединенными Штатами, завоевавшими, в конце концов, себе независимость! Как я вижу, министерство в Лондоне жаждет воинствующей политики, а потому по совету комиссаров палата лордов[53] и палата общин[54] приняли большинством голосом решение о привлечении к суду депутатов оппозиции, о бесконтрольном использовании общественных средств, изменении конституции таким образом, чтобы удвоить в уездах число избирателей английского происхождения! Однако это отнюдь не свидетельствует об их мудрости. Как с той, так и с другой стороны может пролиться кровь!»
