Иван Дроздов - Похищение столицы
Отец поднял на нее усталые глаза:
— Я никого не звал; видно, приедут твои гости?
— Да, будет брат Ахмета и с ним еще какой–то олигарх.
Вера пошла вниз, а Трофимыч вспомнил вчерашний разговор с внуком. Артур сказал:
— Я все время думаю, как им отомстить.
Трофимыч посоветовал:
— Я тоже думал об этом, но потом решил подождать немного. Время действий не пришло; народ оболванен и усыплен телевизионным вороньем. В этом сатанинском ящике сидят те же инородцы, но только злее и коварнее. Простой русский человек их еще не знает. Не видит он даже и того, что Москву у него отнимают. Где–то я читал: в Москве и Подмосковье одних только кавказцев полтора миллиона живет. Питер тоже наполовину заселили, а теперь и на всю нашу землю замахнулись. Людям все чаще является мысль о войне. Без войны нам не очиститься, не прозреть. И войн, как я думаю, будет много. В том числе и с американцами. Они точат нож и скоро на нас полезут. Им неймется учинить на русской земле Большую Югославию. И, видит Бог, многое у нас им удастся порушить. Может случиться такой армагеддон, какого свет не видел. Но ум американцев слаб, они не могут просчитывать дальние результаты. А там, вдалеке, за пожарами войн и разрушений, виден зверь, который им сломает шею. Зверь этот: дух славян! Бомбы, падавшие на Югославию, не разбудили этот дух, но первая ракета, запущенная на города Белоруссии или России, вздыбит славянскую ненависть; русич заревет, как раненый медведь, и почнет крушить все на своем пути. Вот тогда твои обидчики и все торгашеское комарье, вьющееся на рынках и сдирающее с нас кожу, не успеют добежать до вокзалов и аэропортов. Вместе с ними пойдут на распыл и все те, кто ныне, словно жадные крысы, ползают по кабинетам и залам Кремля. В одночасье нам ответят все, кто разрушал Россию. И, как сказал один их же человек, возмездие настигнет и в туалете. Вот к такому времени и копи силы.
Артур задумался. Потом сказал:
— Ты, дедушка, говоришь как русский. А во мне течет кровь и арабская; они, арабы, устроены иначе. У нас месть на первом месте. Если ты меня обидел, да еще до крови, я должен тоже пролить кровь. До тех пор мне жизни спокойной не будет.
С минуту молчали. Паузу прервал Артур:
— Но скажи мне, дедушка: так ли уж сильно я похож на кавказца? Ведь если я на них похож, как жить мне в России?
— Кавказцы разные бывают — есть и рыжие, и курносые, но что цветом они, как ты, немножко шоколадные — это уж точно. И кудряшки у них, как у тебя, часто встречаются. Но, конечно, ты русский и по внешнему виду. А если у тебя есть что–то и от араба, то их, арабов, у нас уважают. Русский человек и вообще–то уважает всех, кто ему не вредит. А ваш брат, арабы, народ честный, смирный и покладистый. С вами легко жить. Мы потому все время к арабам тянемся, да и арабы нас за друзей признают. Так что тебе, вроде, беспокоиться не о чем. И обидчикам своим мстить погоди. Мать тебе славянскую кровь дала. Душа у тебя русская. И талантом Бог не обидел. Не случись в России этой проклятой перестройки, быть бы тебе большим ученым, наследником Павлова. Но так уж у нас, русских, на роду написано: то песнями звенит наша жизнь, а то вот как теперь: черти в Кремле поселились и радость у нас отняли. Я иногда думаю: может, Бог наказывает нас, русских, как нашкодивших мальчишек за то, что род свой забывать начинаем?
Артур присел к углу стола, в раздумье заговорил:
— Я, дедушка, сильно страдал, когда милиция в городе останавливала меня. Иногда готов был расплакаться от обиды. Я ведь русский, чувствую себя глубоко русским, — оттого и с отцом в Судане не захотел жить. Но теперь я словно заново на свет родился. Думаю: пусть проверяют! Пусть они чаще проверяют. Не буду обижаться.
— Так ты не поедешь с отцом в Судан? А я, грешным делом, подумал, что после этого случая…
— Нет, дедушка! Россия — моя Родина. Я, как и ты, русский и останусь им навсегда.
— Но если так — я вот чего тебе скажу: не впускай в душу слишком много ненависти. Кавказцы не всегда такими были, да и не все они в торговлю к нам ударились. Большинство–то живут у себя дома, и, как я вон, в огороде копаются. А во время войны у меня на батарее были они, кавказцы, и как все воевали. Это теперь демократы в них беса разбудили, зверем смотрят на нас, русских, а чего воззрились, непонятно. Ведь все они в разное время Христом Богом просились к нам, в Россию, на коленях перед русским царем стояли. И будет еще время, когда вновь запросятся. Сами–то они все время чего–то делят, друг на друга нож точат. Они только с нами, русскими, и уживаться могут, а потому что русский человек великую душу имеет. Достоевский эту душу мировой назвал.
Верочка стояла у стола, ждала, что же скажет отец. Трофимыч показал на кресло.
— Садись и успокойся. У тебя такой вид, будто ты готовишься побить мировой рекорд.
— Ты не смейся. Я с тобой серьезно; ты же сам говорил, пусть Ахмет с братом приезжают на дачу.
— Конечно, конечно. Пусть и брат приезжает. Вот только разносолов мы им предложить не можем. В погребе еще остался мешок старой картошки, достань квашеной капусты, моченых яблок. Вчера я принес буханку черного хлеба. Ты же знаешь: мы почти ничего не покупаем. Вся моя пенсия уходит на уплату за квартиру и за дачу. Книги я кое–как печатаю, но гонораров не получаю. Книги мои плохо покупают. Сейчас нужны детективы, всякая поножовщина, а я такого не пишу. Так пусть твои гости не обессудят: чем богаты, тем и рады.
— Папк. Но ведь олигарх! Да и брат Ахмета — министр суданский. Удобно ли их… картошкой–то? Совестно мне. Они ведь знают, что ты писатель. Может, нам денег занять? Скоро Артур за работу получит. Расплатимся.
Верочка не знала о происшествии на армянской даче. Отец смотрел ей в глаза, говорил:
— Ты ведь, доченька, знаешь: деньги я не занимаю, а своих у меня нет. Совсем нет. Вон платежку за газ принесли, а у нас и погасить ее нечем. Там в подвале в дубовой кадушечке соты с медом еще остались. Подай на фарфоровом блюде, нож серебряный положи рядом. А больше и предложить нечего.
Верочка вздохнула глубоко и пошла вниз готовить еду. А Трофимыч вышел из–за стола, подошел к раскрытому окну. Со стороны леса валил густой запах свежезеленой листвы, над крышей соседнего дома пулями носились какие–то маленькие птички. Трофимыч подумал: «Благодать–то какая!» И еще думал: «Хорошо хоть база от прошлого осталась: трехкомнатная квартира в Москве, дача, мебель». Раньше печатались книги, вышло шесть романов, три сборника повестей и рассказов. Писатели получали хорошие гонорары, и у него на сберкнижке лежала основательная сумма, да пришедший к власти похожий на жирного кота внук детского писателя Гайдар одним махом отнял у народа все сбережения. Деньги ухнули в карманы вот этих… олигархов. Один из них к нему сейчас заявится. Кстати, олигарх! Что еще за зверь такой?.. Недавно Трофимыч роман написал из современной жизни, там и олигархов вывел… И прежде, чем писать их портреты, читал о них в газетах, журналах, встречался со специалистами по финансам. Неужели какой–то из героев его романа собственной персоной пожалует? Интересно повидать живого олигарха. Обыкновенно они прячутся и на люди выползать не торопятся. Все больше за границей живут, а в России их представители да адвокаты. Но, может, бывают не одни только такие олигархи, которых он по рассказам и статьям знает, а есть еще и другие? Но так или иначе, а деньги у соседей для встречи важных гостей он занимать не станет, пусть угощает их Верочка своим, домашним — тем, что он в саду и на огороде вырастил.
