Сергей Зайцев - Секира и меч
– К нему подъедем, – сказал Мстислав. – Спросим, кто такой.
Святополк пожал плечами:
– Что спрашивать? Их сразу бить надо, если хочешь в Киеве хозяином сесть…
Здесь десятник выехал на опушку, присмотрелся к пахарю, нахмурил брови:
– Это Аскольд.
– Вот как! – оживился князь.
– Он-то нам и нужен, – обрадовался Святополк.
Всадив в бока коней золоченые шпоры, они поскакали по пашне. Корнил, скрипнув зубами, погнал коня за ними. Сильно пахло землей, перегнившей листвой.
Старый Аскольд не сразу заметил князя: может, плуг громко скрипел, шуршала земля, постукивали о лемех камешки; может, с возрастом глуховат стал. Пахал себе и пахал… Но, видно, почуял неладное. Остановился, утер рукавом пот со лба, медленно оглянулся.
В двух шагах от него улыбался из седла молодой князь. Рядом на вороном коне сидел какой-то незнакомец. Взгляд у него был неприятный – точно буравом сверлил. И еще подъезжали какие-то люди.
Оглядывая лица, прищурился Аскольд. Только одного из воинов узнал – десятника Корнила. Этого человека трудно не узнать: очень уж приметное у него на лице осталось уродство после ранения. Остальные воины Аскольду были незнакомы, молодые.
Князь Мстислав загораживал солнце; склонился из седла:
– Ты Аскольд?
Голос князя показался Аскольду веселым. Это настораживало. Ведь явился сюда Мстислав явно не на веселье и не на охоту. Слухи до Сельца доходили: поехал князь по деревням «кормиться».
Ответил пахарь:
– Я Аскольд. А ты разве меня не узнал? Мстислав недобро усмехнулся:
– Почему я должен тебя узнавать? Оброк ты не платишь, подарков мне не везешь… Мой человек говорит, а у него записано, что ты ничего мне не даешь, – князь кивнул на незнакомца с неприятными глазами. – Он говорит, что за те два года, какие я правлю этими землями, ты ни разу ничего не дал. Что скажешь?… Аскольд молчал. Глядел на князя снизу вверх. Потом перевел взгляд на незнакомца, потом на Корнила-десятника. Лицо Корнила, с которым Аскольд не раз ходил на половцев и на некоторые русские города, с которым ел из одного котла и накрывался од-поп накидкой, не выражало ничего. Это сейчас было не лицо, это была холодная каменная маска. Ничего хорошею не стоило ожидать Аскольду от человека с таким лицом.
И другие воины смотрели равнодушно. Взяли Аскольда в кольцо. Не спешивались – дурной знак.
– Что молчишь? – бросил молодой князь. Аскольд развел руками:
– Нечего мне дать. Годы неурожайные были: то засуха, то потоп. А семья большая… Зима была холодная, заждались тепла. Голод у людей. Болеют люди. Болеет скот… У меня вот осталось немного на семена…
Незнакомец оборвал его неприятным трескучим голосом:
– Говоришь, семья большая!… Выходит, работаете плохо. Если бы работали, жили бы в достатке. И князю платили бы вовремя…
Молодой князь смотрел вопросительно. Святополк «наехал» на Аскольда конем:
– Говори, что дашь…
Аскольд – высокий могучий старик – только чуть-чуть посторонился, ухватил коня под уздцы. Смотрел на Святополка гневно, прожигал его взглядом:
– Ты на меня не наезжай, человек! Ты еще с мамками в тереме сидел, когда я со старым Владимиром в походы ходил. И знаю, как поставить коня на колени! Упадешь, человек, в землице испачкаешься… Неловко получится.
Растерянность на мгновение мелькнула в глазах Святополка. Но он быстро взял себя в руки. Схватился за плеть.
– Не угрожай мне, старик! Прошло твое время… Перед князем голову склони. А подойдет обоз – семена свои отдай.
Аскольд покачал головой, сказал спокойно:
– Ничего не дам.
Святополк замахнулся плетью, но в это время конь его вороной, действительно, нал на колени, – что-то Аскольд ему в ухо шепнул. Святополк, не удержавшись в седле, перевалился через голову коня и ткнулся лицом в землю – прямо в борозду, возле самого лемеха. Верно говорят, что если кто относится к врагу с пренебрежением, то враг над тем одерживает верх…
Кто-то из воинов не сдержал смеха; на того Мстислав посмотрел с досадой. Некоторые воины схватились за рукояти мечей – ожидали приказа; молодые горячие – только и думали о том, кому бы кровь пустить; бежали от покоя.
Десятник Корнил побледнел, пристально глядел на князя.
А Мстислав смотрел на Святополка, который возился в борозде, отплевывался, ругался, но, запутавшись одной ногой в стремени, никак не мог подняться. Кто-то из воинов подал ему руку.
Киевлянин высвободился наконец из стремени. Продолжая браниться и отплевываться, он стряхивал землю с ресниц и бровей. Протер глаза, поднял с земли плетку. Но старый Аскольд за запястье его перехватил; прошипел в лицо Святополку:
– Остынь! Не то руку сломаю…
– Я тебя убью! – взвизгнул Святополк.
Он хотел вырвать свою руку, но не мог. Крепко держал пахарь – могучий старик, словно в скалу оказалась вмурована рука Святополка.
В это время князь неприметно кивнул Корнилу. Кивнул и сдвинул брови – указал глазами на старика. Корнил не понял. Он неуверенно положил руку на рукоять меча. И побледнел еще больше. Мстислав опять кивнул, перевел ставшие злыми глаза с меча десятника на старого Аскольда…
Стремительно и коротко взмахнув мечом, Корнил ударил Аскольда в шею – в самое ее основание, возле ключицы, в ямку, темную от пыли. Ударил и вскрикнул; даже не вскрикнул, а скорее выдохнул. Поразил на выдохе – искусно и внезапно, как поражал врага в битве. Кое-кто из молодых воинов даже не сразу понял, что произошло.
Тугой высокой струей брызнула кровь. Князь невольно отпрянул. Кровь залила лицо Святополку. Киевлянин отвернулся и вырвал наконец руку; он достал из-за пазухи платок и промокнул лицо.
Аскольд, пытаясь зажать руками рану, пытаясь унять бьющую фонтаном кровь, безумными глазами смотрел на Корнила. И очень быстро слабел. Мертвенная бледность покрыла лицо старика, стали вздрагивать, подкашиваться колени. Но Аскольд стоял, как стоит порой могучий дуб, пораженный ударом молнии. Кровь хлестала, стекала по загорелой пыльной груди, по рубахе, мокрой от пота, по старым посконным штанам… Промокнув лицо, Святополк с ненавистью и торжеством воззрился на старика. Потом неожиданно ударил его ногой в грудь. Но Аскольд все равно не упал, а только отступил на два шага. Он все еще надеялся остановить кровь, он не верил, что погибает. Хотя уже видно было, что сознание Аскольда затуманилось, – глаза его как бы начали стекленеть; они только что были, как небо, голубые и вдруг стали, как спокойное осеннее озеро, – налились свинцом; это смерть повеяла на глаза.
Святополк второй раз толкнул его ногой в грудь:
