Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт
Насмерть перепуганный, каменотес отпрянул, не зная, что делать, и оглядываясь в поисках помощи. Но вокруг не было никого, кто мог бы ему помочь. Показывая на свой открытый рот пальцем, Геласиус издавал булькающие звуки, словно сумасшедший из богадельни. И только теперь понял каменотес, он даже увидел: проповеднику вырезали язык.
Каменотес вопросительно посмотрел на проповедника. Кто же так жестоко лишил его голоса?
Геласиус согнул залитые кровью дрожащие пальцы и прижал их ко лбу справа и слева. И, чтобы удостовериться, что каменотес его понял, он приложил левую руку к собственному заду и сделал движение, изображая длинный хвост.
Потом проповедник в последний раз поднял взгляд, и ужас стоял в его глазах.
Каменотес перекрестился и в панике бросился прочь. Как он мог понять, что беда, постигшая города и посеявшая в людях страх и ужас, имела совершенно естественное объяснение, источник которой крылся в запертой шкатулке — похожей на ящик Пандоры, — однажды открыв которую вся страна должна была повергнуться в смятение? А в ней был кусок пергамента, за который многие готовы были убить. Во имя Господа или просто так.
Если бы только каменотес знал, что случилось двенадцать лет назад, в год 1400 от Рождества Христова, он бы понял. А так этого не произошло. Никто не мог понять этого. Ведь страх — плохой советчик.
Глава
Год 1400 от Рождества Христова
Холодное лето
Когда подошло время рожать, Афра, служанка ландфогта[1] Мельхиора фон Рабенштайна, взяла корзину, с которой она обычно ходила за грибами, и из последних сил потащилась в лес за усадьбой. Никто не научил девушку с длинными косами необходимым движениям, которые нужно делать при родах, потому что ее беременность до сих пор оставалась незамеченной. Афра быстро сообразила, что рост плода можно скрыть под широкими грубыми платьями.
На последнем празднике урожая Мельхиор, ландфогт, оплодотворил ее на полу большого сарая. От одной мысли об этом Афре становилось дурно, как будто она напилась тухлой воды или наелась червивого мяса. Перед ее глазами стояла картинка: мерзкий похотливый старик с черными, крошащимися, как гнилое дерево, зубами навалился на нее сверху, его маленькие глазки жадно блестели. Обрубок его левой ноги, к которому выше колена была прикреплена деревяшка, чтобы ландфогт мог ходить, дрожал от возбуждения, словно собачий хвост. Грубо удовлетворив свое желание, ландфогт пригрозил Афре прогнать ее со двора, если она хоть словом обмолвится о том, что произошло.
Опозоренная, стыдясь случившегося, Афра молчала. Только священнику исповедовалась она в происшедшем, надеясь, что он отпустит ее грех. Это действительно принесло некоторое облегчение, потому что каждый день в течение трех месяцев она читала пять раз «Отче наш» и столько же «Радуйся» — в качестве искупления. Но когда Афра обнаружила, что мерзкий поступок ландфогта оставил последствия, ее обуяла беспомощная ярость и она стала плакать ночи напролет. В одну из этих бесконечных ночей Афра приняла решение избавиться от бастарда в лесу.
И вот теперь она, повинуясь инстинкту, влезла на дерево и широко расставила ноги, надеясь, что нежеланная жизнь выпадет из нее, словно из отелившейся коровы. Это было ей знакомо. На влажном стволе ели росли опята, желтый пластинчатый гриб распространял едкий запах. Сильная боль угрожала разорвать тело на части, и, чтобы заглушить крик, Афра впилась зубами себе в плечо. Легкие дрожали, впитывая запах грибов. Этот запах казался некоторое время опьяняющим, и так было до тех пор, пока нечто живое в ней не выпало на мягкий лесной мох: мальчик с темными, как у ландфогта, космами и настолько сильным голосом, что девушка испугалась, что ее обнаружат.
Афра замерзла. Она дрожала от страха и слабости и была не в состоянии собраться с мыслями. Ее план разбить новорожденному голову о ствол дерева, как обычно убивали кроликов, провалился. Но что же теперь делать? Словно в угаре, девушка выбралась из одной из юбок (она носила две, одну поверх другой), разорвала ее на части и вытерла кровь с маленького тельца новорожденного. При этом она сделала странное открытие, на которое поначалу не обратила внимания, потому что думала, что от волнения обсчиталась. Но потом пересчитала еще раз и еще: на левой руке ребенка было шесть крошечных пальцев. Афра испугалась. Божественный знак! Но что он значит?
Словно в трансе, она запеленала новорожденного в оставшиеся от ее юбки лоскутки, положила в корзину и повесила, чтобы защитить от диких зверей, на нижнюю ветку ели, послужившую ей акушерским креслом.
Остаток дня Афра провела в стойле с животными, чтобы избежать взглядов батраков. Ей хотелось остаться наедине со своими мыслями и вопросом, что мог значить тот Божественный знак: шесть пальцев на руке. О своем намерении убить новорожденного она давным-давно забыла.
По Библии Афра знала историю маленького Моисея, который, брошенный матерью, плыл по Нилу в корзине, пока его не выловила оттуда принцесса и не дала ему достойное образование. Не более чем в двух часах ходьбы протекала река. Но как отнести туда ребенка незаметно? Кроме того, у Афры не было крепкой корзинки, которой можно было бы доверить малыша.
Погруженная в мрачные мысли, с наступлением сумерек девушка подалась в людскую под крышей фахверкового дома. Напрасно пыталась Афра заснуть: хотя тайные роды отняли у нее много сил, она не могла сомкнуть глаз. Все ее мысли были о новорожденном, который беспомощно висел на ветке в корзине. Наверняка он замерз и плакал, привлекая внимание людей и зверей. Охотнее всего Афра встала бы и в темноте пошла в лес, чтобы проверить, все ли в порядке, но это показалось ей слишком опасным.
Так и не успокоившись, на следующее утро она стала ждать подходящей возможности незаметно выскользнуть со двора. Это удалось ей только ближе к полудню, и Афра босиком помчалась в лес к тому месту, где вчера родила. Задыхаясь, она остановилась и стала искать ветку, на которую повесила корзинку с новорожденным. Поначалу девушка подумала, что от волнения заблудилась, потому что корзинки и след простыл. Афра попыталась сориентироваться. Неудивительно, что события последнего дня исказили ее восприятие. И она уже хотела пойти в другом направлении, когда в нос ей ударил резкий запах грибов, а когда она глянула на землю, то увидела на мху темные пятна крови.
Почти каждый день бегала потом Афра в лес в поисках останков своего брошенного ребенка. Горничной она говорила, что ищет грибы. И каждый раз действительно находила довольно много грибов: желтые лисички, и толстые боровики с блестящими шляпками, и осенние опята — столько, сколько могла унести; но ни следа, ни какого-либо указания на то, что могло случиться с новорожденным, она не могла отыскать, равно как и душевного покоя.
