Юлия Нестеренко - «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
Но он просто жестами показал мне, что надо расстегнуть мундир и спустить его с плеча. Потом осторожно, стараясь не причинять лишней боли, осмотрел рану и перевязал ее найденным у меня индивидуальным пакетом.
Я немного успокоился и стал думать о дальнейшем. Сразу меня пощадили, но так ли это хорошо, как кажется? В разведшколе нас предупреждали, что НКВД применяет на допросах изощренные пытки. А меня, конечно же, станут допрашивать!
Попробовать сбежать, пока вражеский солдат только один? Но у меня голова кружится от потери крови, и он легко догонит меня! Я обреченно вздохнул…
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Тем временем я стал рассматривать отобранные у вражеского десантника вещи. Среди них была завернутая в непромокаемый пакет пачка фотографий.
Довольно интересно! Вот несколько живописных горных пейзажей (похоже, парень неплохой фотограф, и у него хороший вкус, невольно подумал я). Дальше группа смеющихся подростков в форме гитлерюгенда. А вот симпатичная фрау средних лет и мужчина в пенсне по-родительски обнимают моего пленника. Стоп! Вглядываюсь в пожелтевшее фото внимательнее. Неужели это они? Тетя Клара и дядя Петер. В начале тридцатых годов он работал по контракту инженером на нефтепромыслах вместе с моим отцом. Наши семьи жили в соседних домах в Заводском районе. Это точно они! Вот на шее у женщины то самое жемчужное колье, которое так восхищало мою мать. Я еще помню, как дядя Петер занимательно рассказывал нам о ловцах жемчуга с тропических островов.
Показываю ему фотку, тычу пальцем: «Vater? Mutter?» Кивает головой.
Но тогда кто этот фриц?! У них было два сына — погодки. Кто он, Виктор или Пауль? Конечно, мне сложно было узнать милого пухлощекого мальчугана в сидящем напротив меня фашистском десантнике. Но мне вдруг на секунду показалось, что сквозь жесткие арийские черты лица внезапно проступило что-то наивно-детское и трогательное.
Собираю весь свой скудный запас иностранных слов и задаю контрольный вопрос:
— Wie heisst du?
— Ich heisse Wolfgang Grone.
Ну да, точно «Гроне». Их фамилия была Гроне, просто мы чаще переиначивали ее на свой лад — Тронов, Гроновы. Но имя? Может, Виктора по-настоящему звали Вольфгангом?
— Du bist Victor Gronoff?
Ошалело смотрит на меня, глаза скачут по моему лицу, словно пытаясь за что-то зацепиться.
Еще раз сую ему под нос фото: «Твою мать зовут Клара, а отца Петер Гроне?»
— Ja, ja, — медленно выдыхает он.
Сто процентов — это Витек!
— А я Серега Нестеренко, сын дяди Леши, из Грозного. Вспомнил меня?! Вы жили рядом с нами в Заводском районе. Отвечай, ты же понимаешь по-русски. Ты же в детстве неплохо болтал.
— Я тоже тебья вспоминайль! — наконец его прорвало. Он говорил взволнованно, с сильным акцентом, мешая русские и немецкие слова. — Мы есть приходить вам в гости! Твой папа работайт цузамен… вместе с мой! Ты иметь кляйн брудер — Семка!
— Витюха! — я уже почти с симпатией смотрел на этого фрица. Обалдеть, бывший друг детства… буквально с неба свалился. На парашюте.
— Но я не есть Виктор. Их бин Павлик.
— Как это?
Хватает свой зольдбух — солдатскую книжку. С трудом разбираю непонятную готическую вязь. Написано Вольфганг Пауль Гроне.
— Вольфганг есть трудни имя для русских. Поэтому мама называйт меня Пауль.
Оказывается, все-таки младший. Мы как-то больше с его старшим братом дружили, но я и этого хорошо помнил. Белобрысый такой шкет в коротких штанишках на помочах. Он по праздникам надевал белые гольфы до колен. В гости к моему младшему братишке ходил, они вместе марки собирали.
Рассказывает рядовой Гроне:
— Tolles Ding! Оказывается, этот суровый русский солдат — Серега Нестеренко. Но немудрено, что я его сразу не узнал: мы ведь в последний раз году в тридцать пятом виделись, мне было тогда около двенадцати лет, а ему около шестнадцати. Просто тогда он носил буйный казацкий чуб, а сейчас его как всех красноармейцев остригли под машинку. Да и вырос под два метра, возмужал, усы вон отпускает.
Все-таки не зря на наших солдатских пряжках написано «Gott mit uns», хранит меня мой Бог, это старое знакомство все же шанс, соломинка. Но может, это спасет меня? Правда, я больше дружил с его младшим братом Семой, но все же… все же…
— В страшном сне не могло бы привидеться, что ты станешь фашистом! — Отстраняясь от меня, он качает головой.
Halt, стоп, кажется, разговор сворачивает на скользкую тему.
— Я не фашист. Фашисты есть только в Италии. А ваши называют так членов национал-социалистической партии. Но у меня посмотри — в документах партийного билета нет. И нагрудного значка НСДП нет. Значит, я не наци, — тараторю я, бурно размахивая руками. И думаю про себя: «Слава богу, что не успел ни в партию, ни в СС вступить. А то ведь была такая мечта в семнадцать лет. Трудно было бы объяснить русскому парню, что весь этот нацистский антураж: факельные шествия по унтер ден Линден, бравурные марши, эффектная красота черной униформы, клятвы на крови, мистика древних рун — обладали романтической притягательностью для мальчишеского воображения. Особенно парадная эсэсовская униформа, на которую как мухи на мед липли юные фроляйн из «Союза немецких девушек».
Хотя над историей, почему я не попал в СС, Серега наверняка бы посмеялся.
Я уже и справки о своем чисто арийском происхождении предоставил, и медкомиссию прошел, получив вторую расовую категорию, и по физической подготовке все тесты успешно сдал. Но однажды наш командир взвода — цугфюрер Хешке допек-таки меня своими придирками. Он уже в пятый раз раскидывал убранную мною постель и кричал, что если я даже койку не могу аккуратно заправить, то из меня не выйдет хороший солдат, на что я ответил, что он сам только лозунги нацистские хорошо может на собраниях орать, а в мишень на стрельбах попасть не может. Тогда он обозвал меня коммунистом, за что я его обложил отборнейшим русским матом. (Как раз Серега научил нас с братом ругаться. Шутки ради.) Наши разборки с Хешке закончились в кабинете начальства, где еще один воспитатель, член нацистской партии, припомнил, как я анекдоты про Геббельса травил в туалете.
Короче, меня с треском выгнали из элитной нацистской школы и сказали: ну, типа, недостоин я высокого звания эсэсмана. А так по всем параметрам проходил: рост, нордическая внешность, чистокровный ариец. Характер, видите ли, нельзя назвать «нордический, стойкий». Сказали, что для немецкого солдата главное качество — это беспрекословное послушание. А я просто по натуре своей не могу выполнять идиотские приказы каждого необразованного дебила, пусть и одетого в унтер-офицерский мундир. Я родился 27 апреля, а значит, по гороскопу Телец — упрямый и своенравный, и чуть что не по мне, сразу драться-бодаться лезу. И если чувствую, что прав, — иду напролом.
