Юрий Сергеев - Становой хребет
Раскуривая в постели цигарку, опять запоздало припомнил её давнишние слова: «Ты бы хучь сперва поцеловал», — глухо кашлянул недобрым смешком и проговорил:
— Ну, выкладывай, суженая, как ждала мужа. Как на постое содержала комиссарика в очках, миловалась с ним. Описывай…
— Спятил, што ль? — отозвалась она разомлевшим в первой дрёме голосом. — Они ить не спрашивали, где ночевать. В станице цельная армия квартировала. А энтот комиссар дюжеть обходительный был, сахарком частенько деток баловал.
Михей тычком вдарил по мутно белеющему лицу жены и захлебнулся шёпотом:
— Брешешь, курва! Мне ить Аким Копылов всё донёс. Как провожать комиссара выбегала, — и ещё раз ударил покрепче, распаляясь.
Настя тихо застонала, сплюнула на пол через него кровь из разбитого рта. Прошепелявила сквозь укорный плач:
— И-и-и-х! Дурак ты, дурак. Вот и дождалась мужней ласки. Аким-то сам ко мне ломился в дом пьянющий, вот и оговорил за неутеху. А знатье, что так обернётся — пустила бы…
— Замолчь, сука! — озверел Михей и склещил руки на её тонком горле. — Удавлю, погань!
— Дави-и, должно, свыкся давить, — занемело ворохнулась и зарыдала в голос, забилась головой о стенку.
— Пореви, бабье дело, — отходил Михей, — пореви, пореви, — коснулся её щеки чёрствыми пальцами, — ты чёй-то прямо в старуху иссохлась. Была куда справней.
— Уйди, зверюка!
— Вот што… некогда мокроту пущать. Собирайся! Ребятишек одевай, что получше из одёжки в узлы повяжи. Уходим счас…
— Отвяжись, никуда я из дому не тронусь, — всхлипнула она и хотела встать.
Михей отбросил её на спину, сунул под нос наган.
— А этова не хошь нюхнуть? Я тебе не тронусь! Постреляю вас всех и один подамся. Терять уж нечего… побью…
Она онемела от страха и невнятно промолвила:
— Ты постреляешь, не сумлеваюсь. Зло вымещать не на ком боле, долакействовался атаманам… дети стали виновны, видать, уж доля моя такая незрячая, итить за поводырём. Пусти на пол, счас соберуся, — опять скуксилась в плаче.
— Вот так-то… Скотинешка какая осталась на дворе?
— Коровёнка чудом в бескормицу уцелела, слава Богу, в котлы вояк не попала.
— Не телилась?
— Яловая… Бугая обчественного давненько извели на мясо, не помню, какие ослобонители России. Откудова же быть ей стельной, ветер не надует.
— Взналыгай её, ежель вплавь реку одолеет, с собой увезём. Живо укладывайся, к утру надо сплыть лодкой на китайщину.
— Кто нас ждёт там, Михей? Повинись, сходи в стансовет, могёт статься, простят. Там счас заправляет Макарка Слепцов, душевный парень, не забижает народ. Всё чёй-то выспрашивал про тебя, велел сообчить, коль объявишься.
— Макарка?! — удивлённо промолвил Михей и вспомнил разговор с ним в Чите. Про себя уж подумал: «А ведь, прав оказался, сосунок, помянул я его слова, не раз помянул».
— Сходи…
— Незачем туда соваться. В расход пустит меня твой разлюбезный Макар, как на духу, пустит, — и зло прикрикнул: — Собирайся! Побуди ребятишек, пущай гвалт не создают. Буду ждать в лодке у нижнего края станицы.
Корову не забудь привесть. Если раздумаешь плыть иль ишо чё сотворишь, тогда гляди… От меня не схоронишься, под землёй сыщу. Ну! Хватит кочевряжиться.
…Михей в какой-то сонной одури прокрался к реке, выбрал лодку подобрей, свернул ломом тяжёлый замок. Вставил в уключины прихваченные из дому вёсла, тихо сплыл к условленному месту. В голове навязчиво бились отголоски песни о казаченьках и Марусеньке, которую услыхал за станицей.
Привёл Воронка к плоскодонке. Ждал долго, подрагивая от ознобистого волнения, сжимая назябшими пальцами карабин.
Наконец, вынырнули из вязкой тьмы фигуры детей и кинулись к нему. Егор уже вымахал поболе Михея и ткнулся губами в бороду. Как ошаленная взвизгнула Олька: «Батя-няа!»
— Тише ты, — хохотнул Михей и подкинул её на руках, — живей в лодку! Узлы не помочите, воду не всю вычерпал.
— А куда мы плыть станем? — спросил было Егор, но отец резко осадил:
— Куда надо! — снял с коня седло, покидал узлы на нос лодки и усадил притихшую семью. — Ну! С Богом! Егор, коня и корову привяжи крепче, гляди за ними, чтоб не утопли.
— Ладно, — смятенно отозвался сын, не ведая, как отнестись к внезапному бегству.
Пока раздумывал, течение подхватило лодку. Утробно взмыкнула корова на плаву, пискнул котёнок за пазухой Ольги, взлаял на берегу оставленный Рыжий и плюхнулся за хозяевами. Михей неладно выругался:
— Ноев ковчег, в душеньку мать… И кобель в китайщину бегёт. Ево там махом освежуют.
— Отец, при детях-то, — устыдила из темноты Настя и всхлипнула, судорожно прижимая к груди обёрнутую холстиной икону.
Плыли невесть куда. Воронок стремился обогнать тихоходную лодку, разворачивал корму, сталкивался с округлым боком коровы. И вдруг тягуче заржал, бросив в оторопь сидящего за веслами Михея.
Он достал коня плёткой и опять погрёб, ругаясь шёпотком. Корова вскорости утомилась, тяжело засопела, а потом забилась, пытаясь повернуть назад.
— Егор, за весла! — коротко приказал отец.
Тонко дзинькнула из ножен шашка и с хрустом развалила череп меж рогов ополоумевшей скотины. Вторым ударом Михей отсёк верёвку, грубо отпихнул сына со скамьи.
— Зорька, Зорька, — тихо позвала дочь, — мам, а где Зорька? — Увлечённая котёнком, она так и не поняла, что сотворил отец.
— Поплыла домой, — запричитала Настя, — батяня её одну отпустил.
— Тихо! — рявкнул он. — А то счас и вас следом за ней пущу.
Егор тоскливо подумал, что не таким стал отец, каким он его помнил с малолетства, и крепко схватил рвущийся повод. Усталым стоном всхрапнул Воронок. Берег чужбины наплыл внезапно.
Завели переклик петухи. Им отозвались далёкие распевы кочетов с насестов покинутой беглецами станицы. Жалобно и одиноко проскулил оставшийся, уносимый течением Рыжий.
— Вот мы и дома, — проговорил невесело Михей. Причалил и первым делом вывел из реки коня. Воронок понуро стоял, раскорячив дрожащие ноги, как народившийся жеребёнок.
— Кабы не остыл. — Сорвал платок с головы жены и стал растирать бока лошади. — Ни-и-и-чё-о. Не пропадём, были бы руки да голова целы, приживёмся… проживём. Выгружайтесь! Лодку отпихните, чтоб и следу не было. Вот мы и дома! — опять успокоил себя.
Лазоревым огнём разлился взгрузневший тучами восток. Михей шёл впереди, сжав в руке повод навьюченного узлами Воронка. Следом торопливо семенили ногами дети и почерневшая лицом Настя. Егор увидел при свете её распухшие губы и синяк под глазом, удивлённо спросил:
