Жозе Аленкар - Гуарани
— Какого ты племени? — спросил фидалго на языке гуарани.
— Гойтакас45, — ответил индеец, гордо подняв голову.
— Как тебя зовут?
— Пери, сын Араре, первого в своем племени.
— Я — португальский фидалго, я — белый враг твоего народа и завоеватель твоей земли. Но ты спас жизнь моей дочери, и я предлагаю тебе дружбу.
— Пери принимает ее. Ты уже давно стал мне другом.
— Как это могло быть? — удивленно спросил дон Антонио.
— Слушай.
И на туземном языке, таком богатом и поэтичном, звучавшем так мягко, словно язык этот родился из шелеста ветра в листве и из щебета лесных птиц, он начал свой простодушный рассказ:
— Было то время года, когда цветет золотое дерево46. Тело Араре и его оружие укрыла земля. Остался один только лук, с которым он ходил на войну. Пери созвал всех воинов своего племени и сказал:
«Отец мой умер. Тот из нас, кто окажется сильнее всех, возьмет лук Араре. Все на войну!»
Так сказал Пери. Воины ответили ему: «Все на войну!»
Солнце озарило землю — мы двинулись в путь; луна взошла на небо — мы пришли к цели. Мы сражались, как сражаются гойтакасы. Всю ночь была битва. Лилась кровь, пылал огонь.
Когда Пери опустил лук Араре, в табе белых не осталось ни одной стены47, ни одного живого человека, все стало пеплом.
Пришел день и принес свет; пришел ветер — разнес пепел.
Пери всех превзошел. Он стал первым в своем народе, ибо был самым могучим из воинов.
Мать пришла к Пери и сказала:
«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты великий воин, ты могуч, как твой отец; твоя мать любит тебя».
Воины пришли и сказали:
«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты самый храбрый в племени, тебя больше всех боятся враги. Воины послушны тебе».
Женщины пришли и сказали:
«Пери, первый из всех, ты прекрасен, как солнце, и гибок, как тростник, что подарил тебе имя, женщины — твои рабыни».
Пери выслушал и ничего не ответил; ни слова матери, ни речи воинов, ни любовь женщин его не развеселили.
В доме с крестом, среди огня, Пери увидел сеньору белых. Она была светла, как дочь луны, и прекрасна, как лебедь.
Глаза ее были цвета неба; волосы цвета солнца; одета она была в облако; пояс у нее был из звезд, а в волосах перья из света.
Огонь погас; дом с крестом рухнул.
Ночью Пери приснился сон; к нему явилась сеньора белых. Она была грустна и сказала так:
«Пери, свободный воин, ты мой раб, ты всюду пойдешь за мной, как утренняя звезда за рассветом».
Луна повернула свой алый лук, когда мы вернулись с войны. Каждую ночь Пери видел сеньору, вокруг нее было облако — она не касалась земли, а Пери не мог подняться на небо.
Когда дерево кажуэйро теряет листву, оно как мертвое, у него нет цветов и нет тени; оно плачет тогда слезами, сладкими, как мед его плодов.
Так горевал и Пери.
Сеньора больше не появлялась, но сеньора всегда стояла перед глазами Пери.
Деревья зазеленели. Птички свили новые гнезда, сабиа пела, все смеялись; сын Араре вспомнил об отце.
Настало время войны.
Мы вышли, шагали долго, пришли на берег большой реки. Воины разбили лагерь; женщины развели огонь; Пери взглянул на солнце.
Он увидел ястреба в небе.
Был бы Пери ястребом, он бы взвился в небеса, чтобы увидеть свою сеньору.
Подул ветер.
Был бы Пери ветром, он бы понес свою сеньору по воздуху.
Он увидел — легла тень.
Был бы Пери тенью, он шел бы за своей сеньорой во мраке ночи.
Трижды засыпали птицы.
Мать его пришла и сказала:
«Пери, сын Араре, белый воин спас твою старую мать от смерти и белая девушка — тоже».
Пери взял оружие и ушел. Он пошел посмотреть на белого воина и стать его другом. И на дочь сеньоры — и стать ее рабом.
Солнце было в зените, когда Пери пришел к реке. Он долго смотрел на твой большой дом.
Белая девушка явилась.
То была сеньора, та, что приходила к Пери во сне. Она не грустила как прежде — она была весела. Она сошла с облаков и звезд.
Пери сказал:
«Сеньора сошла на землю: ее отпустила луна, ее мать. Пери, сын солнца, будет охранять сеньору здесь, на земле».
Глаза Пери глядели на сеньору, а уши внимали стуку сердца. Отломился камень и хотел умертвить сеньору.
Сеньора спасла старую мать Пери. Пери не хотел, чтобы сеньора опять загрустила и воротилась на небо.
Белый воин! Пери, вождь своего народа, сын Араре из племени гойтакасов, искусный в сражениях, предлагает тебе свой лук — ты стал ему другом.
На этом индеец окончил свой рассказ.
Все время, пока он говорил, выражение неукротимой гордости, силы и отваги сверкало в его черных глазах и придавало его лицу какое-то особое благородство. При всем своем простодушии, этот сын лесов казался царем: поистине царственной была его сила.
Едва он окончил свою речь, как вся надменность воина вдруг исчезла; он стал смиренным, робким; он чувствовал себя всего только варваром перед цивилизованными — людьми; инстинкт говорил ему, что знают они много больше, чем он.
Дон Антонио с улыбкой выслушал его речь, то замысловатую, то наивную, как первые слова, которые лепечет ребенок у материнской груди. Фидалго переводил Сесплии, как умел, этот поэтический рассказ. Девушка ужо оправилась от испуга. Преодолевая страх, который внушал ей туземец, она старалась вникнуть в смысл его речей.
Они вспомнили индианку, которую дон Антонио вырвал два дня тому назад из рук авентурейро и которой Сесилия подарила голубые и алые стеклянные бусы. Это и была мать Пери.
— Пери, — сказал фидалго, — когда двое людей становятся друзьями, тот, кто находится в доме другого, принимает его угощение.
— Да, таков обычай. Старики племени передают его юношам, отцы — сыновьям.
— Ты поужинаешь с нами.
— Пери тебе повинуется.
Наступил вечер, в небе зажглись первые звезды. Вся семья в сопровождении Пери направилась к дому и поднялась на площадку.
Дон Антонио вошел на минуту к себе и вынес из комнаты красивый инкрустированный клавин, украшенный его гербом.
— Этот клавин — мой верный спутник, мое оружие на войне. Он не знает осечки, он бьет без промаху; пуля его надежна, как стрела твоего лука. Пери, ты спас жизнь моей дочери, дочь моя дарит тебе клавин своего отца.
Индеец с глубочайшей благодарностью принял подарок.
— Пери никогда не расстанется с клавином — он получил его от сеньоры.
Прозвонил колокол, созывая всех на ужин.
Индеец, не привыкший к обычаям белых, охваченный благоговейным почтением ко всему вокруг, не знал, как себя вести.
