М. Сэблетт - Красный Петушок
Один за другим послышались всплески якорей и шум канатов. Затем опять наступила тишина.
По направлению от форта на реке показалась лодка. Из-за сверкавших на воде солнечных лучей я еле ее заметил, но потом, как раз когда она исчезла за последним из исполинских судов, я мельком уловил, что на ней только один человек. Эта громадная фигура могла принадлежать только Мишелю Берру. Меня интересовало, какие новые планы замышлял этот коварный человек.
— Черт возьми! Опять этот таинственный жирняга, — прервал мои мысли жесткий голос Мартина.
— Как вы думаете, что он намерен делать? — спросил я.
Мартин пожал плечами:
— Кто знает? Присоединиться к Жану Рибо или сдаться испанцам, чтобы спасти свою шкуру.
— Нет, — сказал я с сомнением, — я не считаю его трусом…
Я прервал свои слова, так как заметил движение на борту «Тринити». На носу я увидел Жана Рибо, держащего в руке короткую, тяжелую секиру.
— Какие это суда? — окликнул он громким голосом.
— Суда его величества короля испанского, — раздался ответ.
— Кто командир и что вам здесь нужно? — спросил Рибо.
— Я — Педро Менендэс, известный испанский адмирал; я пришел по приказу моего властелина уничтожить нарушителей его прав на владения Флориды.
После этого Жан Рибо поднял руку и два раза ударил секирой. Раздался резкий треск разрубленного каната, и «Тринити», освобожденное от якоря, стало плавно двигаться по течению к морю. Тотчас же последовали и остальные . суда нашего флота. Матросы толпились между парусами, которые сразу наполнились сильным ветром; и через короткое время все корабли полным ходом направились в море.
Хотя это было и неожиданно для испанцев, но они не намного отстали. Воздух сразу огласился резкими криками; испанцы подняли якоря и пустились преследовать наш флот. Через полчаса гавань опустела.
Я посмотрел на небо. На востоке оно было покрыто тяжелыми грозовыми тучами; ветер с каждой минутой усиливался; прибой оглушительно шумел у берегов. Мартин печально покачал головой, и в мрачном молчании мы направились к форту.
Глава XVIII
Кровавая заря
Раньше, чем мы попали в форт, небо сильно нахмурилось: высокие деревья качались от все усиливающегося ветра, и не прошло и часа, как полил сильный дождь. Быстро наступила темнота, и мы с большим трудом шли по дороге, ведущей к жилищу де Лодоньера, куда и пришли промокшими и запыхавшимися. Наш командир шагал по комнате, погруженный в печальные мысли.
— О, мои друзья! — воскликнул он, не останавливаясь и продолжая энергично шагать. — Мы в опасности! Жан Рибо совершил ошибку, так как мы не в состоянии будем защищать форт, если он потерпит поражение на море. Семнадцать солдат — это весь наш гарнизон, кроме нас троих и десятка стариков, в молодости носивших оружие. Я только что посчитал наше население — около 140 женщин, больных и слабых.
— Мы должны сделать все, что возможно, — сказал Мартин философски. — Надо быть настороже: назначим часовых и будем надеяться, что все будет хорошо.
Он прислушивался к завыванию ветра снаружи и к шуму дождя над нашими головами.
— Не может быть сражения при таком шторме, — добавил он.
— Наши враги должны появиться со стороны реки, — заметил де Лодоньер, — с других сторон мы защищены непроходимыми болотами.
— Я в этом не уверен, — возразил Мартин. — Смелые люди могут напасть на нас с юга.
Но де Лодоньер с этим не согласился, считая это невозможным.
Четыре дня и четыре ночи лил беспрерывный дождь. Реки раздулись и вышли из своих низких берегов, затопив болота со всех сторон форта. Мы ничего не знали ни о Жане Рибо, ни об испанцах и жили в постоянном страхе — вернется ли благополучно наш флот и не появятся ли вдруг испанцы. Ужас повис над колонией. Один старик ходил и беспрерывно плакал, моля Бога спасти его от кровожадных испанских убийц, и показывал при этом искалеченные конечности и раздробленные пальцы; от страха у него помутился рассудок. Другие с какой-то покорностью ожидали грядущих событий, а некоторые предсказывали поражение, рабство и смерть для всех нас. Де Лодоньеру с большим трудом удавалось удержать их от бегства в туманную сырую глубь лесов на верную гибель. Два небольших судна, которые Рибо считал негодными для моря, все еще стояли на реке, и на них-то де Лодоньер и рассчитывал убежать в случае надобности.
Один только Мартин хладнокровно исполнял возложенные на него обязанности, а я — черт возьми! — из-за гордости вынужден был следовать его примеру. На нашу долю выпало стоять на часах первую половину ночи — от захода солнца до полуночи. Из-за бесконечного дождя ничего не было видно; непрекращавшийся вой ветра в лесу заглушал все звуки. Я населял темноту ночи тысячью неприятелей, тысячью ужасов, вскакивая при малейшем звуке; однажды ночью я чуть не заколол де Лодоньера, когда он внезапно появился во время обхода. В тайниках души я чувствовал облегчение, когда наступала полночь и меня сменяли.
На четвертый день многим из колонистов стало казаться, что их страхи были напрасны и что, быть может, нам удастся избегнуть нападения испанцев. Мишель Берр, без всякого сомнения, исчез. Я думал, что он присоединился к нашему флоту, и высказал это Мартину, однако, он мне на это ничего не ответил.
Этой ночью дождь лишь накрапывал, ветер стих: безмолвный мрак, казалось, был полон угрозами, неведомыми опасностями, смертью. Но ничего дурного не случилось. Тем не менее, я был доволен, когда в полночь мое дежурство кончилось. Я присоединился к Мартину, и мы молча под моросившим дождиком с большим трудом добрались к нашему жилищу. Мартин сбросил свои мокрые тяжелые кожаные одежды и заменил их сухими.
— Эту ночь мы будем спать одним глазом, мой друг, — сказал он коротко в ответ на мой вопрос, растирая правую руку, что у него уже вошло в привычку. Я привык уважать советы Мартина и поэтому также переменил одежду. Я уснул с мыслью не. об испанцах и не о сражении, а о Марии де ла Коста, сожалея, что род де Брео обладает таким характером, который послужил причиной ссоры с ней.
Я проснулся, когда первые слабые лучи серого рассвета появились на окнах. Снаружи царила тишина, глубокая, зловещая тишина, которая, казалось моим напряженным нервам, таила в себе тысячу невидимых ужасов. Волосы стали у меня дыбом, я весь задрожал. Дождь прекратился, и ветер уже не стонал у нашего домика; в другом конце комнаты лежал, спокойно дыша, Мартин. Я намеревался разбудить его, так как был уверен, что нам грозит какая-то опасность; но затем обругал себя старой бабой, пугающейся собственной тени, и остался на месте. Так лежал я в тревоге, насторожившись, и ждал, сам не зная чего.
