Джон Боуман - Остров Демонов
Он замер, словно пораженный молнией, перевел взгляд с Маргерит на парапет — и его лицо побледнело.
— Мадемуазель…
— Маргерит! — умоляюще воскликнула Бастин и прислонилась к дверному косяку, словно у нее не было сил держаться на ногах.
— Вы приехали от моего дяди, монсеньер де Бомон?
— Мне выпала большая честь сопровождать вас в Париж…
— Вы должны вернуться в Париж и сказать моему дяде, что я не приеду.
— Мадемуазель…
— Я не поеду в Париж. Я останусь здесь, и если вы сделаете хоть шаг, я прыгну.
— Господи!
— Это правда, — хладнокровно ответила девушка. — Пока вы будете находиться в замке… поверьте мне, монсеньер, вас здесь очень хорошо примут… я буду сидеть здесь. Я стану спать здесь. Если я случайно упаду ночью, в этом не будет ничьей вины. Думаю, что даже монсеньер епископ не сочтет это грехом…
— Но, мадемуазель, это ужасно. Я не собирался оставаться в замке. Мадемуазель, у меня приказ… приказ монсеньера вице-короля и монсеньера маркиза…
Маргерит подошла к краю стены и сделала вид, что собирается прыгнуть.
— Монсеньер де Бомон! — воскликнула Бастин и бросилась к Маргерит, но тут же спохватилась.
— Мадемуазель, умоляю вас…
— Если вы, монсеньер, скажете моему дяде…
Монсеньер де Бомон вытер взмокший лоб.
— Если вы спуститесь оттуда, мадемуазель, я посоветую вашему дяде убираться к дьяволу.
Маргерит осторожно отошла от края.
— Премного благодарна вам, монсеньер… — сказала она.
ГЛАВА 25
Роберваль пригладил короткую светлую бородку, украшающую его квадратный подбородок и подчеркивающую слишком яркий цвет губ. Потом он повернул зеркало и осмотрел свою прическу.
— Еще одно усилие — и я стану великим человеком, — сказал он, возвращал зеркало камердинеру.
— Он хочет сказать, что станет Франциском Первым, — пробормотал Картье. Вместе с Турноном он стоял у камина и наблюдал за ужимками нового губернатора. — И все-таки он — вице-король. Он даже пытается выглядеть, как король. Может, он намеревается выстроить второй Фонтенбло на наших диких землях?
— И со своими собственными придворными? Вряд ли. — Турнон направился к креслу Роберваля, изучая парикмахерские инструменты, лежащие на столе. — О, Бено! — неожиданно воскликнул он. — Ты не забыл отстричь этот завиток спереди?
Роберваль подпрыгнул так, что ножницы чуть не вонзились ему в глаз. Локтем он врезался в камердинера, который от этого удара пролетел через всю комнату.
— Идиот! Что ты сделал? — завопил он, лихорадочно ища зеркало.
Турнон поднял его и поднес к лицу Роберваля, который зло уставился на свое отражение. Линия завитых волос была ровной и плавно округленной. Он вопросительно взглянул на Турнона.
— Шутка, дядя. Мы не можем не восхищаться твоей любовью к себе. Извинись перед бедным Бено.
Роберваль взглянул на камердинера.
— Убирайся!
Когда Бено вышел, Роберваль опять перевел взгляд на маркиза.
— Это все ты и твои дурацкие шутки! Кретин! Карлик горбатый!
Турнон улыбнулся и грациозно повернулся к Картье.
— И вы, монсеньер генерал, вы тоже смеетесь?
Картье согнулся у камина, беззвучно трясясь от смеха. Наконец он взял себя в руки.
— Пардон, монсеньер вице-король; но это было так забавно! Это напомнило мне об интересном обычае американских дикарей. Но, если серьезно, вам не следует так заботиться о себе, монсеньер. Кто будет подстригать вам волосы в Канаде, где мы орудуем все больше луками да охотничьими ножами?
— Вы будете этим заниматься, если я прикажу!
Наступила пауза. Картье напрягся, а Роберваль вспыхнул. Турнон первым прервал неловкое молчание.
— Я уверен, что Картье с радостью найдет тебе местного цирюльника, дядя, — он хитро посмотрел на Картье. — Разве нет, друг мой?
— И прирежу его, как свинью, если он не будет учтивым, — неожиданно сказал Картье. — Но к делу. Я приехал в Париж не для того, чтобы засвидетельствовать любовь к вице-королю или к тебе, Турнон.
— Вы приехали по моему приказу, — пробормотал Роберваль, и его глаза сузились. Картье снова напрягся.
— Хватит! — воскликнул Турнон. — Несмотря ни на что, мы партнеры. Вспомните, зачем мы вместе.
— Ради дела! — сказал Картье. — Когда мы поплывем?
— В каком состоянии флот? — спросил Роберваль.
— Пять кораблей стоят наготове в Сен-Мало, ожидая моряков и пассажиров. Еще три судна стоят в Ла-Рошели. Нужны деньги.
— Деньги будут, — отвечал Турнон. — Король снова исполнен воодушевления и готов добавить собственные средства к деньгам мадемуазель де ла Рош и моим. Сорока пяти тысяч ливров будет вполне достаточно, чтобы обеспечить моряков. Что касается колонистов…
— Я получил бумаги, дающие право отбирать будущих поселенцев среди заключенных из тюрем Парижа, Тулузы, Рюэя и Дижона, — сказал Роберваль. — Каждый приговоренный к смерти…
— …предпочтет стать подданным моего дядюшки, — учтиво закончил Турнон.
Роберваль вновь свирепо воззрился на него, но лицо маркиза было невинным, как у ребенка. Картье никак не отреагировал: его негодование против Роберваля было таким сильным, что его не могли ослабить язвительные шутки Турнона. Он предпочел выдержать деловой тон:
— Дайте мне тогда денег для достройки кораблей! — потребовал Картье. — На это понадобится пять месяцев. Если дело затянется, то начнется сезон штормов — и нам придется отложить все до будущего года.
— Мы не имеем права ждать! — поддержал его Турнон. — Король снова может передумать. Жан Альфонс мог бы отплыть с этими кораблями позже и присоединиться к нам.
Роберваль выслушал сначала Картье, а потом Турнона. Когда он заговорил, его голос звучал чрезвычайно решительно.
— Вы не будете ждать. Вы отплывете весной.
— Мы? — Теперь уже Турнон уставился на него.
— Вы с Картье поплывете вперед, чтобы приготовиться к встрече колонистов. Когда суда будут достроены, мы с Альфонсом последуем за вами.
— Значит, мы поплывем без вас? Хорошо! — кивнул Картье.
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу сказать, что это прекрасный план.
— Вы начнете работы над крепостью… над замком…
Картье бросил взгляд на Турнона.
— Маленький Фонтенбло! — пробормотал маркиз.
Роберваль оставил эту реплику без внимания, озабоченный своим будущим губернаторством.
— …и над подходящим жильем для моей племянницы.
— И для вашей светлости, монсеньер Сукин Сын!
Картье подхватил свой плащ и бросился прочь, но на пороге остановился, чтобы взглянуть на Роберваля — застывшего, неподдельно пораженного его дерзостью. Турнон молча наблюдал за действиями Картье и реакцией Роберваля.
