Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина
До Юнуса донесся все такой же решительный и бодрый голос:
— Здравствуйте… товарищ назир… Мы не опоздали?
Калитка осталась открытой. Юнус перешагнул через высокий порог.
Идя по улице и придерживая ремень винтовки, он бормотал:
«Уртак Гриневич! Ну хорошо, я пойду к тебе. Ты поможешь!»
Глава десятая
Застенок
Сто жгучих огней в моем сердце,
Сто ручьев на моих ресницах.
Рудаки— Выговорите… Файзи Сами́? Гм-гм… Сами́.
Склонив почтительно голову, назир провел командиров к себе и приказал подать кок чаю.
Слегка наморщив лоб, потирая виски холеными пальцами, Рауф Нукрат всячески показывал, что старается припомнить. Он даже шевелил губами, повторяя имя. Но глаза назира, устремленные на белую стену кабинета, ровно ничего не выражали. «Ни малейшего интереса, — успел подумать Гриневич, — какого черта! Неужто он сам, делавший, как говорят, революцию против эмира, не знает виднейшего революционера?»
— Файзи… «Искусные руки»… — вдруг проговорил назир.
— Ну да, конечно, Файзи Сами́, по прозвищу «Искусные руки»! — искренне обрадовался Гриневич. — Его во всей Бухаре знали.
Оживился и назир.
— Да, да, теперь я припомнил, о ком вы говорите. Этот Файзи из главарей бухарских большевиков?
— Да, да, председатель подпольного комитета, — поправил Гриневич. — Конечно Где он? Вы знаете, где он?
Медленно назир покачал головой:
— Безмерно сожалею, но нам неизвестно.
— И что с ним сталось? Тоже неизвестно?
— Нет.
С сокрушением назир Рауф Нукрат добавил:
— Увы, Файзи Сами, по прозвищу «Искусные руки», за полгода до событий, приведших к падению эмира, перестал подавать о себе вести. — Глаза назира как-то судорожно метнулись, и он вдруг бросил: — Файзи или погиб, или…
— Что или?
— А вы не допускаете, командир, что Файзи Сами, по прозвищу «Искусные руки», мог оказаться, не нашим… даже этим… предателем. Иначе почему же он исчез перед самой… перед самым восстанием Не испугался ли он?..
Назир испытующе поглядел на Гриневича и почти тотчас же опять отвел взгляд в сторону.
— Бред какой-то… Не могу допустить… Он — провокатор! Дикая чепуха, — рассердился Гриневич. — Так вот, Михаил Васильевич, уезжая, наказал во что бы то ни стало разыскать Файзи Сами.
— Вы имеете в виду уважаемого полководца товарища Фрунзе? И он интересуется этим Файзи? — спросил назир.
— Очень… Михаил Васильевич высоко, очень высоко ценил боевые качества Файзи и перед отъездом сказал: «Разыщи Файзи во что бы то ни стало. Файзи пролетарий и большевик. Кремень-человек. Пригодится, когда будет народ советскую власть в Бухаре утверждать». Ищу и не могу найти. Но уверен, найду, человек не иголка.
— Человек не иголка, но… Бухара город многолюдный. Но я поищу… разрешите вам также прислать список…
— Какой список?
— А список революционеров… наших джадидов. Их мужество способствовало взятию Бухары. Хорошо бы наградить их…
И назир Рауф Нукрат принялся расписывать доблесть и мужество каких-то писарей (служивших в канцелярии кази-калана — верховного судьи Бухары во времена эмира), якобы вставших во время восстания 1920 года на сторону Советов…
Очень заботил Алексея Панфиловича Гриневича вопрос о Файзи Сами. Даже в дни, когда и минуты не оставалось свободной из за всяких штабных дел, сводок, донесений, снабжения конского состава фуражом, доставки патронов, разбора операций, нет-нет да и всплывало в памяти имя Файзи. Машинально твердил его про себя. Ему казалось порой, что он одержим каким-то наваждением. Едва он закрывал глаза — и перед ним вставало лицо, волевое, энергичное, с поджатыми губами, черными усами и горящими глазами. Лицо напряженно улыбалось и требовало… чего именно требовало — неясно.
…Алексей Панфилович Гриневич говорил себе: «Нехорошо. Человек столько сделал, и все его забыли. И ты, Алексей, забыл». Наутро, явившись на службу в полк, Гриневич первым делом заглядывал в Особый отдел к Пантелеймону Кондратьевичу.
— Ну, брат? Как дела, брат?
— Опять ты, брат, со своим Файзи.
Видя по тону ответа, что Пантелеймон Кондратьевич ничего так и не узнал, Гриневич угощал его махоркой и, уходя, бросал:
— Н-да, с такими, брат, работничками, как твои, не распрыгаешься. Не могут в Бухаре такого человека, как Файзи, разыскать. Ничего, ничего, критика полезна.
Файзи Сами, по прозвищу «Искусные руки» исчез в полном смысле слова. В Бухаре его давно уже никто не видел.
Нашли и опросили всех освобожденных в достопамятные события из знаменитого, еще по описаниям Вамбери, зиндана в эмирском арке. Многие в Бухаре знали Файзи, но заверили, что в тюрьме он не сидел, а столь известного человека, конечно, не заметить они не могли. Да и эмирские люди, да и сам эмир подняли бы невероятный шум, попадись им в лапы непреклонный и беспощадный Файзи, верный ученик Ленина, как он называл себя с гордостью. О своем торжестве раструбили бы палачи по всему государству, прежде чем отправить революционера на площадь казней. Не знал ничего об участи Файзи и сам мирза — писарь верховного судьи (кази-калана), уцелевший во время переворота и после него только потому, что за него поручился сам назир внутренних дел Рауф Нукрат. Мирза великолепно помнил дело Файзи (в канцелярию кази-калана немало поступало секретных донесений о нем), но сказать, что с ним сталось, не мог.
Пантелеймон Кондратьевич умудрился даже извлечь, как он говорил, «за ушко да на солнышко» главного надсмотрщика и палача эмирского арка Джуманияза Дубину, оказавшегося необыкновенно болтливым, общительным и с виду добродушным толстяком.
С подкупающей наивностью Джуманияз Дубина рассказал о ямах-клоповниках, о задушенных и зарезанных, о замученных. «К нам тащили всех смутьянов. Не успеют человека приволочь, сейчас же следует высочайшее повеление: такому-то и такому-то безбожнику и бунтовщику дать некоторое количество палок. Ну, работали палачи до седьмого пота. Меньше чем семьдесят пять ударов никому не давали, а семьдесят палок и слоновья спина не выдержит. Или еще плеть — дурра… Ею опытный палач десятью ударами мясо с ребер снимал. Избитых, с клочьями мяса на спине уволакивали еле дышащих в яму. Ну, а Файзи Сами не было. Ждали мы все, что поймают его, приведут. Рукава засучив, ждали. Каждому лестно свое искусство на спине такого знаменитого человека испытать, посмотреть, как такой герой себя покажет, да заставить особо искусными ударами стоны и слезы извлечь, но не вышло… не привели к нам Файзи Сами в зиндан».
