Александр Волков - След за кормой
Плавание проходило благополучно. Держась вдали от берегов, лодки сначала шли под парусами, а когда попутный ветер утих, рыбаки стали грести. В гребле им помогали и пассажиры, выбравшиеся из-под сетей.
Около полудня маленькая флотилия миновала западный берег Саламина и повернула на север, к Месарам. На счастье беглецов, море было пустынно: ни одна триера не встретилась на пути, не попадались и торговые суда.
Эвротея вознесла бесчисленное множество молений к богам-олимпийцам, обещая им богатые жертвы, если рискованное плавание увенчается успехом.
Тиманф вылил в воду кувшинчик масла и опустил золотую монету в жертву властителю морей Посейдону, чтобы тот не наслал на странников бурю.
К вечеру показался берег и на нем белые дома Нисеи. Вероятно, рыбаки, ободренные удачей и хорошей погодой, несколько забыли о благоразумии и слишком приблизились к гавани, потому что оттуда выплыли две большие лодки и двинулись им наперерез.
– Надсмотрщики Гиппия! – воскликнул, побледнев, Ксенофан, старший из рыбаков. – Да хранят нас всемогущие боги!
Скрываться под сетями было бессмысленно: наемники тирана обязательно все переворошат в лодках. Оставалось одно: бежать, надеясь, что судно Демарата не слишком далеко и что они успеют добраться до него, опередив погоню.
Началась бешеная гребля. Лодки шли невдалеке одна от другой, и Тиманф громко ободрял рыбаков и своих спутников. Он греб с отчаянной энергией, а Эвротея с обезумевшим от страха лицом взывала к богам.
Люди Гиппия вначале не очень спешили: они хотели осмотреть лодки лишь для очистки совести. Но, увидев, что флотилия прибавила ходу, в свою очередь налегли на весла. Их лодки были шестивесельными, а рыбаки располагали только четырьмя веслами на каждом суденышке.
Перевес был за преследователями. Расстояние между ними и погоней быстро сокращалось, но в это время Периандр радостно закричал:
– «Артемида»!
До ольвийского корабля было еще около двух десятков стадиев. Воодушевленные беглецы так ударили, веслами, что лодки, пеня воду, ринулись вперед. Но и преследователи, видимо рассчитывая на богатую добычу, удвоили усилия.
Четыре, три, два, один стадий… Только полстадия, наконец, отделяло беглецов от преследователей, и на нисейских лодках уже поднялись воины, размахивая мечами.
Тиманф готов был отдать приказ бросить греблю, схватиться за оружие и вступить в неравную битву, но корабль Демарата двинулся под веслами навстречу флотилии Тиманфа.
Свободные от гребли матросы во главе с капитаном, грозя мечами и копьями преследователям, ободряли беглецов. Видя, что соотношение сил изменилось не в их пользу, люди Гиппия сначала замедлили ход своих лодок, а потом и вовсе повернули назад, сопровождаемые насмешками ольвиополитов.
Фалерские рыбаки согнулись над веслами, благоразумно скрывая лица от нисейцев: ведь им, рыбакам, еще предстояло возвращение в Аттику.
Беглецы поспешно поднялись на борт. Тиманф и Демарат упали в объятия друг друга. Эвротея, прижимая к себе Филиппа, рыдала от радости.
Матросы «Артемиды», окружив Баллура, Периандра и остальных, хлопали их по плечу, дружески целовали, поздравляли с избавлением от опасности.
Отстранив от себя Тиманфа, Демарат горестно оглядел брата. Немногим более двух месяцев назад они расстались, а какая перемена! Тиманф, вождь и любимец паралиев, борец за их свободу, потерпел крушение своих замыслов почти накануне их осуществления. Он вынужден покинуть родину, и, быть может, надолго. Вот он стоит в одежде раба, с небрежно срезанными волосами, исхудалый и постаревший. На глазах у Демарата – навернулись слезы. – О брат мой, – воскликнул моряк, – как жестоко подшутила над тобой судьба!
– Все мы в руках богов, – согласился Тиманф. – Но ты сдержал слово и явился вовремя.
– Я сделал все, что было в моих силах, – сказал Демарат. Матросы «Артемиды», пользуясь тем, что начался попутный ветер, подняли на мачте парус, и судно двинулось прочь от Нисеи.
Лодки фалерских рыбаков Демарат взял на буксир, чтобы отвести в открытое море.
Когда берег скрылся вдали и опасность погони отпала, фалерцы повернули к родному городу.
Много позднее Тиманфу стало известно, что рыбакам удалось благополучно вернуться домой и их недолговременное отсутствие не было замечено шпионами Гиппия.
В эту ночь бог ветров Эол был милостив к беглецам, и, когда «вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос»[15], ольвийское судно было уже далеко от Мегар.
Ловушка
Наши странники, измученные тяжелыми переживаниями и опасностями, сладко заснули. Море убаюкивало их тихим колыханием, и они встали поздно, когда златокудрый Гелиос[16] уже проделал на своей солнечной колеснице значительную часть обычного пути.
Однако беглецы вряд ли спали бы так спокойно, если бы знали, какая опасность ждет их впереди.
Вернемся назад, к тем дням, когда Тиманфа и его друзей по приказу тирана Гиппия разыскивали по всей стране и в прилегающих к ней водах. Гиппию донесли, что вождь заговорщиков скрывается где-то в горах, но след его потерян.
Злая радость охватила Гиппия. Если Тиманфу не удалось покинуть Аттику, то рано или поздно он вынужден будет это сделать и, значит, для него одна дорога – море.
И Гиппий отдал приказ главному командиру флота: отправить в море полтора десятка триер, которые должны преградить путь кораблям, идущим из Аттики на север, восток и юг.
Пятнадцать триер, заняв проливы между Эвбеей и расположенными по вытянутому кругу островами Эгина, Калаврия, Милос, образовали огромный мешок, отверстие которого было расположено у острова Са-ламин.
Пять триер, отстоящих одна от другой на шестьдесят – восемьдесят стадиев, загораживали выход из Саронического залива на юг, в широкое Критское море. Дорогу на восток и на север загораживали военные корабли, занявшие все проливы между островами, расположенными двумя параллельными цепями.
Ни один торговый корабль не мог выйти из этого мешка без тщательного осмотра.
Велика была ненависть Гиппия к Тиманфу, если он отправил в море целый флот только для того, чтобы поймать одного человека! Но к ненависти примешивался и страх: заговор Тиманфа ставил под угрозу власть Гиппия над Аттикой и, может быть, даже самую его жизнь.
Капитанам триер был отда«строгий приказ – привезти Тиманфа в Афины живым. Об его помощниках тиран не заботился: пусть они погибнут в бою, пусть утонут в море, но ему нужен Тиманф, живой Ти-манф, муками которого он, Гиппий, насладится, прежде чем пошлет мятежника на самую страшную казнь…
