Елизавета Дворецкая - Червонная Русь
– Какой я тебе Сухман, что еще выдумала! – Он улыбнулся ей и снова попытался взять за руку, но она опять отвела руку от его теплых жестких пальцев. – Ростислав Володаревич меня зовут, отец мой – перемышльский князь Володарь Ростиславич. А что на половца похож, то это моя матушка была половецкая княжна, дочь хана Боняка. А сам я, как и ты, человек крещеный! – В доказательство он даже расстегнул ворот рубахи и показал ей шнурок, на котором, должно быть, висел крест. – Как тебя зовут?
Но Прямислава молчала.
– Шел бы ты в гридницу, княже! – опять заговорил у него за плечом Мирон. – К лицу ли тебе в клети толкаться!
– Сам-то небось отсюда не вылезаешь! – Ростислав мельком глянул на него и усмехнулся: – Когда в клети такой цвет лазоревый!
– Ну, хочешь, девку с собой заберем, пусть она тебе прислуживает, раз уж так! – сдался Мирон. – Такого гостя отчего же не уважить! Идем, Крестя, поухаживай за князем! Он тебя не съест, не бойся.
– Крестя? – повторил Ростислав и недоверчиво улыбнулся. – Вот так имя… для холопки!
– У нас, княже, тут целый десяток их! – вдохновенно врал Мирон, не знавший по имени ни одной здешней женщины, кроме Прибавы. – Церкви-то своей нет, поп раз в год приезжает, кого надо, отпевает, всех покойников скопом, кого надо, крестит, тоже всех разом. Десяток девок разом крестил, и все Кристины получились. Как их там свои зовут, я уж не знаю, а по-крещеному все Крести. А в другом селе небось все Анфисы, или чья там память после Кристины на другой день?
Продолжая болтать, он стал плечом подпихивать Прямиславу, чтобы шла наружу. Сотник был рад-радехонек, что более видная послушница привлекла внимание гостя и загородила собой ту, которую он считал Юрьевой княгиней. Настоящая Крестя, на которую никто так и не посмотрел, тихонько села на прежнее место, а Зорчиха пошла вслед за толпой кметей. Первоначальный обман теперь оборачивался против них: если бы Мирон знал, которая из двух девушек на самом деле княгиня, то, пожалуй, не суетился бы так, стараясь подсунуть половцу именно ее!
Прямислава шла за половцем, не чуя земли под ногами. Чужое платье, дрожащий свет факелов в темноте, внимание целой толпы незнакомых мужчин, непривычное половецкое лицо их предводителя – все это делало явь похожей на причудливый и малоприятный сон. Ступая, как по тонкому льду, она с трудом осознавала, кем же ее считают и как ей себя вести.
– В гриднице все снова стали рассаживаться. Половец подвел ее к столу и предложил:
– Садись, свет мой, посиди со мной!
Прямислава стояла неподвижно: никогда в жизни ей не приходилось сидеть за столом с мужчинами, и это было в ее глазах если не грехом, то все же чем-то весьма вольным и рискованным. В родительском доме она была еще слишком мала для общих княжеских застолий, а девическое ее взросление прошло среди монахинь. Отец Селивестр, конечно, в счет не шел…
– Да ты что, княже, очнись! – Сотник Мирон был так изумлен, что забыл о вежливости. – Кто же холопку с собой за стол сажает!
Ростислав усмехнулся:
– Князь Юрий, говорят, холопок в постель с собой кладет! Или врут люди? Если в постель можно, то отчего же за стол нельзя?
Дружина хохотала, а Прямислава покраснела так, что ей стало жарко. Она невольно вскинула руку, рукавом закрывая лицо. От стыда у нее даже слезы выступили на глазах. Веселый князь Ростислав, не зная того, оскорбил ее напоминанием о блудодействе мужа, а кроме того, упоминанием о постели, с которой все же отчасти сравнили стол, за который ее, Прямиславу Вячеславовну, княжну Рюриковну, пытаются посадить…
– Ну что ты делаешь, Ростислав Володаревич? Совсем девку в краску вогнал… – растерянно пробормотал Мирон, которому, кажется, и впрямь было ее жаль. – Зачем же ты так про князя-то Юрия…
– Он блудит, а я стыдиться должен? – Ростислав опять усмехнулся и, взяв руку Прямиславы, отвел ее от лица: – Не бойся, свет мой ясный, никто тебя не обидит! Садись, поешь, а то ведь проголодались вы там, в клети сидя. Попробуем, чего нам хозяева наготовили. Не белые лебеди, не черные бобры[39], однако вроде есть можно! Не слушай их, дураков! Сейчас я тут хозяин, как я скажу, так и будет! Хоть бы и холопка была – захочу, так будет со мной сидеть!
«Хоть бы и холопка была!» Из всех его речей Прямислава лучше всего услышала именно эти слова. «Хоть бы!» Значит, он знает, что перед ним вовсе не холопка? Знает или догадывается? А если знает, то как много?
Ростислав усадил ее, и Прямислава подчинилась, чтобы не стоять столбом под целой сотней пристальных, удивленных, смеющихся глаз. Ей казалось, все здесь знают ее тайну, а иначе разве кмети стерпели бы, чтобы князь усадил с ними за стол настоящую холопку? И чужое, ношеное холопское платье, и опасение, что ее обман раскрыт и этот позор напрасен, – все это только увеличивало ее стыд и смятение. Она сидела, не поднимая глаз, почти не слыша, что к ней обращаются. Когда-то мать, потом боярыня Олена Гордеславна учили ее, как вести себя за столом, как есть, как пить, как вытирать руки, но никто и не предполагал, что ее первое «княжеское» застолье окажется таким!
А на самом деле никто ни о чем не догадывался. Перемышльские кмети видели перед собой просто красивую девушку, которая понравилась их князю, а все люди во владениях Юрия Ярославича, с которым Ростислав сейчас воевал, тем самым становились его пленниками. Сейчас он был хозяином над ней, кто бы она ни была, как и над всеми в этом селе.
Ростислав Володаревич усердно угощал девушку хлебом, мясом, капустой, предлагал кваса из того же ковшика, из какого пил сам, но для Прямиславы сейчас принять от него хоть что-нибудь означало полное падение, и она смотрела на эту простую пищу как на страшную отраву. Князь Ростислав всячески старался утешить ее и ободрить, но до нее не доходило ни одного слова. Сейчас ей не приходилось притворяться глупой холопкой: она и в самом деле плохо понимала, чем все это может кончиться и что ей делать.
Ключница Прибава стояла в стороне и держала на лице кислую натянутую улыбку, которая никак не вязалась с ее злым взглядом. Ростислав делал совсем не то, что она от него ждала и ради чего старалась. Он выбрал не ту девушку, а значит, замысел Прибавы не сдвинулся ни на шаг. Но Ростислав был так увлекся ухаживая за холопкой, что ключница не могла подойти, чтобы рассеять его заблуждение.
– Ай, красивы у тебя девки, человече! – приговаривал Ростислав, поглядывая на тиуна Калину. – Видно, урожайный год был! А говорил, нету! Купил бы я эту красавицу, шести гривен не пожалел бы! Продашь?
– Кабы… кабы я был хозяин, отчего не продать? – бормотал озадаченный Калина. – Но ведь… – И оглядывался на сотника Мирона, не решаясь самостоятельно врать.
