Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя
— Видите ли, я тяжел, — сказал Портос.
— Значит, вы были разбиты?
— Жир мой растопился, вот я и заболел.
— Бедный Портос… Ну а как обошелся с вами Арамис?
— Отлично… Он поручил меня попечению личного врача господина Фуке.
Но представьте, что через недолю я стал задыхаться.
— Как так?
— Комната была слишком мала; я поглощал слишком много воздуха.
— Неужели?
— Так мне сказали, по крайней мере… И меня перевели в другое помещение.
— И там вы вздохнули свободнее?
— Там мне стало гораздо лучше; по у меня не было никаких занятий, мне нечего было делать. Доктор уверял, что мне нельзя двигаться. Я же, напротив, чувствовал себя сильнее, чем когда-нибудь. От этого произошел один неприятный случай.
— Какой случаи?
— Представьте себе, дорогой друг, что я взбунтовался против предписаний дурака доктора и решил выходить, понравится ему это или нет. Итак, я приказал прислуживавшему мне лакею принести платье.
— Вы, значит, были раздеты, мой бедный Портос?
— Нельзя сказать, чтобы, совсем, на мне был великолепный халат. Лакей повиновался; я надел свое платье, которое стало мне слишком широко. Но вот странная вещь: ноги мои, напротив, увеличились.
— Да, понимаю.
— Сапоги сделались очень узкими.
— Значит, ваши ноги распухли?
— Вы угадали.
— Еще бы! И это вы называете неприятным случаем?
— Именно. Я рассуждал не так, как вы. Я сказал себе: «Если на мои ноги десять раз налезали эти сапоги, то нет никаких оснований думать, что они не налезут в одиннадцатый раз».
— На этот раз, милый Портос, позвольте мне заметить, что вы рассуждали нелогично.
— Словом, я уселся около перегородки и попробовал надеть правый сапог, я тянул его руками, подталкивал другой ногой, делал невероятные усилия, и вдруг оба ушка от сапога остались в моих руках, а нога устремилась вперед, как снаряд из катапульты.
— Из катапульты! Как вы сильны в фортификации, дорогой Портос!
— Итак, нога устремилась вперед, встретила на своем пути перегородку и пробила ее. Друг мой, мне показалось, что я, как Самсон, разрушил храм. Сколько при этом повалилось на пол картин, статуй, цветочных горшков, ковров, занавесей! Прямо невероятно!
— Неужели?
— Не считая того, что по другую сторону перегородки стояла этажерка с фарфором.
— И вы опрокинули ее?
— Да, она отлетела в другой конец комнаты. — Портос захохотал.
— Действительно, вы правы, это невероятно. — И д'Артаньян расхохотался вслед за Портосом.
Портос смеялся все громче.
— Я разбил фарфора, — продолжал он прерывающимся от смеха голосом, больше чем на три тысячи франков, ха-ха-ха!..
— Великолепно!
— Не считая люстры, которая упала мне прямо на голову и разлетелась на тысячу кусков, ха-ха-ха!..
— На голову? — переспросил д'Артаньян, хватаясь за бока.
— Прямо на голову!
— И пробила вам череп?
— Нет, ведь я же сказал вам, что разлетелась люстра, она была стеклянная.
— Люстра была стеклянная?
— Да, из венецианского стекла. Редкость, дорогой мой, уникальная вещь и весила двести фунтов.
— И упала вам на голову?
— На… го… ло… ву… Представьте себе раззолоченный хрустальный шар с инкрустациями снизу, с рожками, из которых выходило пламя, когда люстру зажигали.
— Это понятно. Но тогда она не была зажжена?
— К счастью, нет, иначе я сгорел бы.
— И вы отделались только тем, что были придавлены?
— Нет.
— Как нет?
— Да так, люстра упала мне на череп. А у нас на макушке, по-видимому, необыкновенно крепкая кость.
— Кто это вам сказал, Портос?
— Доктор. Нечто вроде купола, который выдержал бы собор Парижской богоматери.
— Да что вы?
— Наверное, у всех людей череп устроен таким образом.
— Говорите за себя, дорогой друг; это у вас, а не у других череп устроен так.
— Возможно, — сказал самодовольно Портос. — Значит вот, когда люстра упала на купол, который у нас на макушке, раздался шум вроде пушечного выстрела; хрусталь разбился, а я упал, весь облитый…
— Кровью? Бедный Портос!
— Нет, ароматным маслом, которое пахло превосходи но, но чересчур сильно; я почувствовал головокружение от этого запаха. Вам приходилось испытывать что-нибудь подобное, д'Артаньян?
— Да, случалось, когда я нюхал ландыши. Итак, бедняга Портос, вы упали и были одурманены ароматом?
— Но самое удивительное, — и врач клялся, что никогда не видывал ничего подобного…
— У вас все же, должно быть, вскочила шишка, — перебил д'Артаньян.
— Целых пять.
— Почему же пять?
— Да потому, что снизу на люстре было пять необыкновенно острых украшений.
— Ай!
— Эти пять украшений вонзились мне в волосы, которые у меня, как видите, очень густые.
— К счастью.
— И задели кожу. Но обратите внимание на одну странность, — это могло случиться только со мной. Вместо впадин у меня вскочили шишки. Доктор не мог удовлетворительно объяснить мне это явление.
— Ну, так я вам объясню.
— Вы очень меня обяжете, — сказал Портос, моргая глазами, что служило у него признаком величайшего напряжения мысли.
— С тех пор, как ваш мозг предается изучению наук, серьезным вычислениям, он увеличился в объеме. Таким образом, ваша голова переполнена науками.
— Вы думаете?
— Я уверен в этом. От этого получается, что ваша черепная коробка не только не дает проникнуть в голову ничему постороннему, но, будучи переполненной, пользуется каждым случайным отверстием, чтобы выбрасывать наружу избыток.
— А-а-а! — протянул Портос, которому это объяснение показалось более толковым, чем объяснение врача.
— Пять выпуклостей, вызванных пятью украшениями люстры, были, конечно, пятью скоплениями научных знаний, вылезших наружу под действием внешних обстоятельств.
— Действительно! — обрадовался Портос. — Вот почему голова моя болела больше снаружи, чем внутри. Я вам признаюсь даже, что, надевая шляпу и нахлобучивая ее на голову энергично-грациозным ударом кулака, свойственным нам, военным, я испытывал иногда страшную боль, если не соразмерял как следует силу удара.
— Портос, я вам верю.
— И вот, дорогой друг, — продолжал великан, — господин Фуке, видя, что его дом недостаточно прочен для меня, решил отвести мне другое помещение. И меня перевели сюда.
— Это заповедный парк, не правда ли?
— Да.
— Парк свиданий, известный таинственными похождениями суперинтенданта.
