Жажда мести - Мирнев Владимир

– Только чтоб, Женя, чисто, один на один – прикнопить. Мое условие и просьба. Что он пьет, это знают все. А то, Женя, гениев развелось – картошку копать некому. А чему нас учит партия?

IV

В тот день Волгину без конца звонил Борис, предлагая то один вариант встречи, то другой. Вчера Волгин имел разговор с Леной, она предложила встретиться, но об этом Волгин не сказал Борису, который словно чувствовал подвох со стороны Волгина и часто названивал.

Волгин устал и запутался в предположениях. Больше всего ему хотелось махнуть на все рукой и отправиться к себе в Бугаевку. Он знал, зачем к нему приставили Мизинчика, который, возможно, презирал Волгина не меньше, чем Волгин его. Что правда в жизни, а что ложь? Где нравственный ответ? Конечно, Волгин считает, что негодяй и мерзавец – Мизинчик, но ведь тот вполне резонно имеет право думать, что именно отпетым негодяем и мерзавцем является Волгин.

Вечером Волгин надел белую сорочку, галстук, подумал, что все же необходимо развеяться, и отправился на встречу с Леной. По дороге он опять подумал, что пора уезжать к себе в деревню. Стояла теплая московская погода. Солнце отдавало городу свои последние вечерние лучи. Они договорились встретиться на станции «Фрунзенская», на ступеньках у входа в метро.

Лена собралась ехать на метро, но в последние минуты, опаздывая, передумала, сообразив, что задерживается, взяла такси.

Волгин спустился с моста на Комсомольский проспект и размышлял о превратностях своей жизни. Недалеко от метро остановился. К нему подошел, козырнув, милиционер и представился:

– Старший сержант Коздоба! Прошу докумэнтики!

Коздоба, молодой бравый милиционер, так и пылал рвением; пышущее здоровьем розовое лицо выражало полную готовность к наведению порядка. Невдалеке стоял старший лейтенант Корунов, внимательно наблюдавший задержание.

– А что, собственно, я сделал? – спросил изумленный Волгин. – В чем дело? – Ему почему-то пришла в голову мысль, что это шутка Мизинчика.

– Дело ни в чем, токо необходимо докумэнтики, потому что паспортный режим города никто не отменял, – нравоучительно проговорил милиционер.

– Но я это ведь не знал… – начал было Волгин, пожимая плечами.

– И я не знал, – в тон ему проговорил милиционер.

– Но у меня имеется студенческий билет, – наконец сообразил Волгин и порылся в карманах, нашел билет, который протянул милиционеру. Тот внимательно прочитал, посмотрел на фотографию и сунул его в планшетку.

– Сроки, товарищ студент, пройшлы, – сказал он, улыбаясь своей прозорливости. – Пройдемте.

– Не могу, у меня встреча, – Волгин испугался, что сейчас его уведут и Лена будет ждать и не дождется. – Понимаете, меня будут ждать.

– Товарищ студент Волгин, – сурово проговорил милиционер. – Я при исполнении. Пройдэмте. – И он вежливо показал, куда надо идти.

В этот момент Волгина окликнула Лена. Она расплачивалась с таксистом, махала из открытого окна такси рукой. Заметив, что задержанному кто-то машет, лейтенант Корунов, полагая, что дело принимает острый оборот, решил действовать стремительно, подошел к Волгину и сказал:

– Не заставляйте применять силу, гражданин.

Милиционеры были маленькие ростом, а Волгин – рослый; у милиционеров сытые лица горели яркими розовыми красками, а у Волгина – лицо бледное, растерянное. Что сразу бросилось в глаза Лене, и она от злости налетела на них со словами:

– А ну-ка отстаньте от него. Я вам говорю!

– А вот за эти словечки, гражданка, вы с нами пойдете, – не растерялся лейтенант Корунов, крепко взяв сильной рукой за плечо Волгина.

– Я пройду, что будете потом делать! – Лена топнула ножкой так, что волосы, сорвавшись со шпильки, лавиной посыпались на глаза. Она их отвела и со злостью добавила:

– Просить прощения будете! Сволочи!

Милиционеры молча привели в отделение милиции Волгина и Лену через три минуты. Лена попросила позвонить домой. Ей не разрешили. Тогда она стала кричать, требовать свидания с начальником отделения милиции. Ей отказали. Она подняла такой крик, что милиционеры в испуге стали оглядываться.

– Если вы не дадите мне позвонить вашему начальнику, я вас убью! – кричала она. Дежурный по отделению милиции капитан Сослов доложил о случившемся начальнику отделения милиции полковнику Рыдрогоненко. Ей тут же протянули телефонную трубку. Она нажала на рычаг и набрала номер своего домашнего телефона.

– Дедушка, меня тут задержали! Милиционеры! Сволочи! Позвони самому главному!

Она протянула трубку капитану. При первых же словах, донесшихся из трубки, тот, как на пружинах, подскочил со стула и на мгновение онемел, потом задрожавшим голосом сказал:

– Слушаюсь! Так точно! Слушаюсь!

Капитан Сослов бросился на второй этаж к начальнику отделения и оглядываясь на плачущую девушку, на парня, и по его лицу лейтенанту Корунову стало ясно, что они вляпались. Только он поднялся докладывать наверх с докладом, как раздался звонок и, поднявший ее полковник Рыдрогоненко при первых же словах побледнел и медленно привстал за столом и укоризненно посмотрел на вошедшего дежурного капитана.

У него все было написано на лице, не нужно всяких слов. Густой немолодой, но полный энергии голос в трубке сказал:

– Вы уже маршалов Советского Союза не узнаете! Козлы! Да я вас разжалую! Лично! До рядового!

Трубку бросили, а полковник некоторое время еще внимательно смотрел на нее. Капитан Сослов моргал, переживая за начальника.

– Это внучка Маршала Советского Союза! – прошептал Рыдрогоненко побелевшими губами. – Сослов, немедленно рапорт: Коздобу – вон! Корунова за несоответствие! Собачий потрох!

Рыдрыгоненко спустился в дежурную и сказал при всех громовым голосом Коздобе:

– Вы – уволены, сержант! Вам понятно! Как вас звать? – спросил он, подходя к девушке.

– Не ваше дело, – проговорила капризно Лена, повела плечами. – За что задержали его?

– Никто никого не задерживал, обычная проверка, за нерадивость накажем. Сержант Коздоба, кто так проверяет паспортный режим? Пишите рапорт! Уволены!

Сержант Коздоба рванулся было ответить, но на него никто уже не обращал внимания. Полковник Рыдрогоненко снова обратился к Лене со словами:

– Вы нас извините. Людей нет, вот и приходиться брать почти с улицы, таких с позволения сказать милиционеров, как Коздоба. Да у меня портрет вашего дедушки висит в спальне, – соврал он с завидной сообразительностью. – И вы, молодой человек, извините, прошу вас. Я тут порядок наведу.

Лена и Волгин, не попрощавшись, вышли на улицу, и молча направились на Фрунзенскую набережную. Вечер был испорчен. На глазах у девушки стояли слезы, она никак не могла успокоиться.

– Что ты молчишь? – спросила она нервно Волгина. – Хочешь кофе со сливками? Дай мне твою руку. – Она взяла его руку, ладонью потерлась о его ладонь. – Чувствуешь тепло? Чувствуешь, исходит энергия? И вообще, Владимир, давай забудем это отделение милиции, как будто там мы не были. Дедушка им еще покажет эту самую «кузькину мать». Слушай, Вова, кончай ты о них!

– Да я же молчу, – отвечал Волгин.

– Мой дедушка говорит: бойся тех, кто молчит. Бойся дураков, а еще больше бойся умников, которые молчат. А ты молчишь, и я с тобой хочу в Нескучный сад. Согласен?

– Давай посидим на набережной, – предложил он, присаживаясь на каменную скамейку.

– Нет, я не могу сидеть на дороге, пошли в Нескучный сад.

Они медленно перешли по Крымскому мосту на другую сторону. Они свернули в парк, прошли по его длинным аллеям, где было пустынно.

– Дай мне руку. Ты любил когда-нибудь? У тебя была женщина? Я такая развращенная, я не простая женщина.

– Кто тебя развращал?

– Милый мой мальчишка, заревновал, я сама себя развращаю, лежу в постели и развращаю, чтоб не скучно было. Я такая. Вот ты потрогай, вот ты проведи рукой по моей коже. Какая нежная!

Она села на ворох прошлогодних листьев и попросила его сесть рядом – спина к спине и засмеялась.