Бернард Корнуэлл - Враг Шарпа
В голове снова мелькнула строчка из рождественского гимна: «Дай благо тем, кто согрешил». Нет, не сегодня.
Он хотел выйти в полночь, но было слишком темно, чтобы Фредриксон или любой другой обладатель часов смог увидеть стрелки, и чертовски холодно, чтобы ждать в бесконечной темноте. Люди окоченели, холод усыплял, а западный ветер пробирал до костей, поэтому Шарп решил двинуться раньше.
Как только они вышли, показался свет – скорее, туманный отблеск горевших в долине костров. Из оврага он не был виден, но когда Шарп и его люди двинулись на юг, спотыкаясь на каменистом склоне, северный гребень долины заливало неверное сияние. Он приметил в качестве ориентира небольшую впадину, выделявшуюся на фоне неба, и наметил путь: сперва налево, потом чуть правее – и вперед, точно на огни в долине Адрадоса.
Стрелки несли только оружие и амуницию; ранцы, подсумки, одеяла и фляги остались в овраге: их можно забрать поутру, но драться стоит налегке. Они сняли также шинели, оставшись в темно-зеленых мундирах, которые станут их опознавательным знаком. «Дай благо тем, кто согрешил»?
Услышав какой-то шум впереди, Шарп остановился. На долю секунды ему показалось, что враг расставил по краю долины пикеты. Он прислушался и облегченно вздохнул: то были лишь звуки шумного веселья, радостные крики, смех и гул голосов. Ведь это Рождество!
Чертовски неприятно родиться в такую ночь, подумал Шарп. Середина зимы, еды не хватает, в горные селения заходят волки. Наверное, в Палестине теплее, а пастухов, которые видели ангелов, волки не беспокоят, но зима везде зима. Шарп всегда считал Испанию жаркой страной; такой она и была летом, когда солнце высушивало почву равнин, превращая ее в пыль. Но зимой нередки морозы, и он представлял себе Рождество в хлеву, насквозь продуваемом холодными ветрами, врывающимися в каждую щель. С такими мыслями он вел свой отряд к Господним Вратам – темную колонну людей, несущих в ночи смерть на лезвиях клинков.
На гребне он упал ничком и пополз. Впереди темнели терновые кусты, долина была залита светом костров, горящих в замке и монастыре, на дозорной башне и в селении. Слава Всевышнему, нашлась и тропа через заросли терновника.
Из монастыря донесся смех. Шарп видел, что во дворе замка тоже веселятся. Холодало.
Он повернул голову и прошептал:
– Расчет!
– Первый! – это Харпер.
– Второй, – сержант-немец по фамилии Роснер.
– Третий, – Томас Тейлор.
Рядом с Шарпом упал Фредриксон, не проронивший ни звука, пока в темноте шла перекличка. К облегчению Шарпа, все оказались на месте. Он указал на нижний край склона, где темная тропа через кустарник исчезала на мелких камнях, красно-черных в отблесках костров:
– Ждите у края кустов.
– Так точно, сэр.
Людям Фредриксона нужно будет пробежать всего полсотни ярдов от зарослей терновника до двери монастыря. Сигналом будет грохот семиствольного ружья – или мушкетный залп со стороны противника. Но на одиночные выстрелы не следовало обращать внимания: в такую ночь, когда все вокруг выпивают и празднуют, выстрелы – не редкость. Если Фредриксон ничего не услышит в течение пятнадцати минут, он все равно должен выдвигаться. Шарп взглянул на капитана, чья повязка делала его похожим на призрака, и подумал, что тот начинал ему нравиться.
– Ваши люди готовы?
– Предчувствуют удовольствие, сэр.
– Ну что ж, принесем благо грешникам.
Шарп повел свой отряд вперед, лишь раз глянув через правое плечо. Где-то далеко в Португалии, в пограничных горах, путеводной звездой алел огонек костра.
Тропа была крутой, а дождь сделал ее скользкой и ненадежной. Один из стрелков поскользнулся и грохнулся прямо в клубок колючих ветвей. Все застыли. Шипы с треском драли мундир, пока незадачливый стрелок пытался выпутаться.
Шарп уже видел массивную дверь монастыря и пробивавшийся луч света: она была чуть приоткрыта. Из здания доносились громкие крики, хохот и звон стекла. Среди хора мужских голосов можно было различить и женские. Шарп медленно двинулся туда, стараясь не поскользнуться и чувствуя, как внутри растет возбуждение: сейчас он отомстит за оскорбления, которые ему нанесли в прошлый раз.
Дверь отворилась. Он остановился; отряд тоже застыл, не дожидаясь приказа. В дверях монастыря возникли два темных силуэта. Один, с мушкетом, хлопнул другого по плечу и толкнул в сторону дороги. Того вырвало, перекрыв звуки доносившегося изнутри веселья: похоже, Рождество в монастыре уже наступило. Первый – вероятно, часовой – расхохотался. Он отряхнул ноги от следов рвоты, сплюнул на ладони и потащил приятеля внутрь. Дверь за ними закрылась.
Склон стал более пологим, Шарп рискнул обернуться и был поражен: его люди видны как на ладони! Их просто не могли не заметить! Но никто в долине не поднимал тревоги, в ночи не слышалось выстрелов, а край зарослей был уже в двух шагах. Он остановил отряд.
– Тейлор, Белл!
– Сэр?
– Удачи вам.
Двое стрелков, спрятав мундиры под шинелями, направились к монастырю. Шарп хотел сделать эту часть работы сам, но опасался, что часовой может узнать его или Харпера. Придется подождать.
Он постарался отобрать для этой задачи самых опытных: беззвучно убить человека ножом – задача не для новичка. Белл прошел школу лондонских улиц, Тейлор учился на другом конце мира, но в обоих можно быть уверенным: они устранят часового или часовых на входе.
Двое стрелков не пытались скрыть свое появление. Едва перебирая ногами по дороге, они изображали пьяных, переговариваясь между собой заплетающимися голосами. Шарп слышал, как Белл грязно выругался, наступив в рвоту на ступеньках. Дверь открылась, из-за нее выглянул часовой, из-за его спины возник второй с мушкетом на плече. За ними пылала жаровня.
– Проходите! Чертовски холодно!
Тейлор уселся на нижней ступеньке и запел, размахивая выданной Шарпом бутылкой.
– У меня для вас подарочек! – снова и снова напевал он, давясь от пьяного смеха.
Белл махнул рукой:
– Подарочек! Рождественский!
– Господи! Да заходите уже!
Белл ткнул пальцем в Тейлора:
– А он идти не может.
Бутылка по-прежнему маячила в руке Тейлора. Двое часовых, добродушно ворча, спустились по ступенькам. Один, потянувшись к бутылке, даже не успел заметить, как из рукава шинели мнимого пьяницы показалась рука, держащая отточенный клинок. Часовой схватился за горлышко, и нож Тейлора вошел ему глубоко под ребра, добравшись до сердца и артерий. Тейлор перехватил бутылку, одновременно удерживая часового.
Белл улыбнулся второму часовому, на лице которого отразились тревога и непонимание. Все еще улыбаясь, лондонец перерезал готовому закричать человеку горло. Шарп увидел, что тело начало падать, но двое стрелков удержали его и поволокли трупы в темноту.
