Александр Дюма - Капитан Ришар
— То есть вы хотите поссорить меня с Россией? — сказал он. — Да, несомненно, это было бы лучше для Австрии, хотя Россия недавно доказала, что она не очень-то верный мне союзник, оставив меня сражаться один на один с Австрией, ее настоящим врагом.
— Сир, ваше величество мастер переводить дискуссию в то русло, которое ему подходит, но позвольте мне сказать…
— … что мы отклоняемся от действительной темы дискуссии — прервал его император. — Это возможно. Послушайте, господин фон Бубна, мы можем закончить все за один день, за один час, если вы будете со мной разговаривать так же откровенно от имени вашего государя, как я буду разговаривать от моего собственного имени. Вы правы, мне совершенно неинтересно добавить Саксонии и Баварии несколько миллионов жителей, мой интерес, истинный интерес, — это продолжение политики моих предшественников: завершить дело, начатое Генрихом Четвертым, Ришелье и Людовиком Четырнадцатым, и, наконец, разрушить австрийскую монархию, разделив три короны — Австрии, Богемии и Венгрии. Чтобы разделить эти три короны, нам придется снова сражаться, и, хотя вполне вероятно, что этим все и закончится, я даю вам честное слово, что не имею ни малейшего желания делать это.
— Тогда, сир, а почему бы вам не соединиться с Австрией более тесным союзом?
— Но каким способом этого можно достичь?
— Сир, есть два способа прийти к миру.
— Назовите их, сударь.
— Один из них — щедрый, великодушный, достойный вашего величества: вернуть Австрии все провинции, отнятые у нее, сделать ее могущественной, какой она была до войны, и положиться на ее верность и признательность. Другой способ, позвольте мне это сказать, мелочный, опасный, унижающий, жестокий, маловыгодный разоренной державе и, возможно, еще менее выгодный для державы, которая ее разорила…
— Извините, господин фон Бубна, — сказал Наполеон, — я вас прерву. Первую из этих мирных систем, установленную после Аустерлица, когда его величество мой брат пришел ко мне на бивак, я уже испробовал. В ответ на его честное слово больше не воевать со мной я ему возвратил все его провинции, кроме незначительных территорий, которые мне хотелось сохранить как воспоминание об этой кампании. Сделав это, я мог, по крайней мере так мне казалось, рассчитывать на длительный мир. Но едва я был втянут в войну против испанцев и англичан, как увидел, что все ваши обещания забыты, все клятвы нарушены! Я не могу больше полагаться на честное слово вашего императора, сударь. Послушайте, — добавил Наполеон, — хотите доказательство того, что я веду войну не с Австрией, а остерегаюсь только вашего императора? Император Франц постоянно говорит о своем отвращении к трону, о своем желании отречься. Ну что же, пусть он отречется в пользу своего брата великого герцога Вюрцбургского — я люблю его, и он меня любит, у него есть сила воли, и он не позволит англичанам провести себя; пусть император отречется — я уйду из Вены и возвращу его преемнику все провинции, занятые мной, и не буду требовать сто пятьдесят миллионов, не выплаченных мне в счет контрибуции в двести миллионов, которой я обложил Австрию. Я верну ему уже выплаченные пятьдесят миллионов и одолжу еще сто под честное слово, если он в них нуждается, и, может быть… Да, и вот еще что: я ему возвращу Тироль!
— Сир, — ответил г-н фон Бубна, основательно смущенный, — я не сомневаюсь, что император, мой повелитель, узнав о чрезвычайных условиях, которые ставит ваше величество для заключения мира, решит отречься от престола, предпочтя сохранить неделимую империю в руках своего преемника, чем расчлененную таким образом корону на своей голове.
— Поймите меня правильно, — продолжал Наполеон, — это вовсе не мои крайние, или, как вы говорите, чрезвычайные условия, это предположение, и то уважение, с которым следует государям относиться друг к другу, мешает мне настаивать на чем-либо подобном; я только говорю, что, если вашему императору захочется отречься от престола, это было бы, как вы видите, большим счастьем для Австрии. Но, наконец, так как я совсем не верю в этот положительный результат и не хочу больше полагаться на великодушие Австрии, я вынужден вернуться к моим первым предложениям.
— Смягчив их, надеюсь, сир!
— Смягчив их, пусть будет так: я отказываюсь от принципа uti possidetis. Я требовал три округа в Богемии — об этом уже больше не будет речи[7]. Я требовал Верхнюю Австрию до Энса — оставляю Энс, отказываюсь от части Каринтии и оставляю себе только Филлах; я вам возвращаю Клагенфурт — но сохраняю Крайну и правобережье Савы до Боснии; я требовал у вас два миллиона шестьсот тысяч подданных в Германии — теперь я согласен на миллион шестьсот тысяч. Остается Галиция; подумайте об этом, я должен кое-что сделать для своего союзника, который мне если и не очень помог, то хотя бы меня не предал; я должен увеличить ему великое герцогство — нам это будет легко сделать, так как мы не претендуем на эти территории. Что же касается Италии, то здесь все не так, и я вас предупреждаю: мне нужна широкая дорога к Турции, такая дорога, чтобы по ней смогли пройти триста тысяч человек и три сотни орудий! Мое влияние на Средиземном море зависит от моего влияния на Порту. Я могу осуществлять его только став соседом турецкой империи. Мне очень нужна эта земля, поскольку, каждый раз как я собираюсь отобрать у англичан океан или Средиземное море, ваш государь спасает Англию, вырывая ее у меня из рук!.. Но оставим в стороне моих союзников — вы правы, возвратимся ко мне и моей империи. Отдайте мне то, что я потребую на Адриатике и в Иллирии, а в остальном я буду уступчив. Но поймите меня, господин фон Бубна, это мой ультиматум; после вашего отъезда я отправляю приказ о возобновлении военных действий. Со времени битвы под Ваграмом моя армия выросла еще больше, моя пехота пополнилась и отдохнула, она превосходна как никогда; в Германии прошла ремонт вся моя кавалерия; пять сотен орудий стоят в упряжи, а другие три сотни готовы вести огонь под стенами занятых мною крепостей. Жюно, Массена и Лефевр имеют в своем распоряжении восемьдесят тысяч человек в Саксонии и в Богемии; силы Даву, Удино, а также моя собственная гвардия составляют войско в сто пятьдесят тысяч человек; с ним я пойду на Пресбург, дойду за две недели до центра Венгрии и нанесу последние удары по австрийской монархии.
— Сир, — прервал его г-н фон Бубна, — ваше величество подали мне пример откровенности. Мы тоже не хотим войны: она может у нас отнять все, тем не менее мы предпочитаем ее миру, почти такому же катастрофическому, как и война. Ваше величество говорит о двухстах тридцати тысячах солдат — у нас их триста тысяч, но у этих трехсот тысяч нет такого генерала, который мог бы противостоять вашему величеству. Пусть ваше величество услышит наше обращение к его великодушию и скажет нам свое последнее слово.
