Эрнест Риттер - Зулус Чака. Возвышение зулусской империи
Воины с боевой песней перешли на поле для парадов. Впереди шагал сам Чака, но он давно уже не носил обуви, подошвы его ног затвердели, загрубели, стали нечувствительными. Повернувшись лицом к воинам, он первым начал втаптывать колючки, и орлиный взор его мгновенно заметил тех, кто не сразу решился последовать его примеру. Подходя в сопровождении палачей к этим воинам, он приказывал им выйти из строя, и они тут же падали с размозженными черепами. Некоторое время Чака ходил вдоль рядов, выискивая виновных, но шести казней оказалось достаточно для того, чтобы все принялись с величайшим ожесточением затаптывать колючки, стараясь перещеголять друг друга.
Удостоверившись, что ни одной колючки не осталось, Чака велел разойтись, сказав при этом:
— Спасибо, дети мои, за то рвение, с которым вы исполнили мою волю. Скоро вы убедитесь, что воля эта единственный закон для вас и для всей страны. А теперь берите быков, ешьте вволю, да не жалейте и пива, которое уже ждет вас. Вы верны долгу и заслужили награду.
Зулусский хронист передает, что во время пира воины полка Фасимба стали высмеивать воинов старших возрастов, с обеих сторон посыпались оскорбления, и началась драка. Фасимбовцы, которых, по некоторым сведениям, подстрекал Мгобози (!), сумели постоять за себя. Говорят также, что, когда Чака, узнав от Пампаты о драке, явился на место схватки и прекратил ее, Мгобози сказал своему вождю:
— Баба, не пройдет и одной луны, как у тебя будет войско настоящих мужчин. Ради тебя воины полка Фасимба затопчут огонь, охвативший целый крааль. Старшие чувствуют боль там, где нкунзана их поцарапала. Но это пустяки. Еще больнее им там, куда кололи их мои ребята. Но и это пустяки — через несколько дней раны заживут. Однако самая сильная боль — в их сердцах, и она пройдет лишь после того, как в настоящем бою против врага они вернут свою честь, превзойдя фасимбовцев. Сегодняшняя стычка — лучшее из всего, что могло случиться. Когда Великий приказал вдосталь напоить нас крепким пивом и накормить мясом, усадив вплотную друг к другу, словно мужей и жен, мне померещилось, что в сердце его зародилось такое желание: пусть подерутся немного, это пойдет старшим воинам на пользу. Теперь они вложат в учение всю душу.
Чака со вниманием прислушивался к мудрым советам Мгобози и предложил ему пост главнокомандующего, подчиненного только ему. Но Мгобози отказался.
— Нет, отец мой, — сказал он, — это было бы ошибкой, ибо в бою я вижу только свой ассегай и того, кто передо мной, а об остальном забываю. На войне я могу командовать лишь небольшим отрядом — и только! В мирное же время я могу учить воинов и заседать в совете — это я сумею; но, когда дойдет до драки, — пусть я буду только воином, идущим впереди всех.
Чака с уважением относился к мнению Мгобози по всем вопросам, связанным с военным делом, и редко обрывал его речи; что же касается управления племенем, то здесь главным, хотя и неофициальным, советником Чаки стала Пампата. Во время его частых ночных визитов она передавала ему слухи, которые ходили в пароде, знакомила со всеми оттенками общественного мнения, сообщала, как относятся к его политике, и. вообще информировала обо всем, что занимало умы его подданных. Ее исключительная интуиция всякий раз удивляла и радовала Чаку. Пампата читала его мысли и всегда исполняла его желания, прежде чем он успевал их высказать. Ей исполнилось двадцать четыре года, он был на пять лот старше ее.
Пампата, видимо, давно примирилась с мыслью, что никогда не станет женой Чаки, но твердо решила быть его первой и главной наложницей и силой, действующей за кулисами. Она сумела стать для него необходимой. В разлуке с Пампатой Чака тосковал не столько по ее телу, сколько по ее рассудительным речам, по ее умению предсказывать события, читая его мысли. Благодаря дружбе с Нанди, которая имела влияние на Чаку, как никто другой, Пампата могла сдерживать своего друга.
Осуществив намеченные реформы на территории зулусов, Чака решил распространить свою деятельность за ее пределы. До этого времени он занимался отдельными людьми, а теперь решил взяться за целые кланы, и прежде всего за клан Э-Лангени, дочерью которого была его родная мать; именно среди э-лангени оба они провели первые ужасные годы изгнания и горя, познали жестокость. Собрав свою армию, которая теперь превратилась в настоящую военную машину, Чака совершил ночной марш протяжением двадцать пять миль. Преодолев высоты Мтонджанени, его войско очутилось в земле э-лангени. Еще до рассвета оно бесшумно окружило крааль Эсивени — ставку Македамы — вождя э-лангени. Как только рассвело, вождю было предложено сдаться, что он и сделал не теряя времени.
Чака приказал всем жителям крааля явиться и отобрал из них тех, кто много лет назад причинил неописуемые страдания ему и его матери. Несколько других краалей, где находились люди, мучавшие его в детстве, были окружены отрядами Чаки. Всех жителей этих краалей тоже заставили прийти в Эсивени для проверки и суда.
Перед Чакой предстали те, с кем у него были старые счеты, остальных же освободили, приказав им, однако, присутствовать при разборе дел и последующих событиях. Человек сорок выстроились перед своим обвинителем и судьей.
Чака мягко напомнил им о днях детства и с поразительной точностью вспоминал один инцидент за другим. Закончив свою речь, он отослал большинство обвиняемых налево, остальных же — направо. Каждому он задал вопрос: может ли тот припомнить хоть один случай, когда проявил доброту к Чаке, его матери или сестре. Кто-то из обвиняемых заявил, что притащил издалека для Нанди особо добротный имбогото (обточенный водой круглый камень для растирания зерна). Чака велел этому человеку отойти в сторону. Другой утверждал, что спас от огня любимого козленка Номц'обы. Этому человеку Чака также велел стать в сторону. Больше подобных заявлений сделано не было. Все подсудимые были на три-восемь лет старше Чаки, которому шел тридцатый год.
Вождь начал обвинительную речь. Он говорил таким мягким тоном, что никто не подозревал, чем все это кончится. Первым Чака назвал человека, подарившего его матери камень для растирания зерна, и заметил, что это был добрый поступок. Он почти забыл о нем, но теперь вспомнил. Далее Чака сказал подсудимому, что, проявив заботу о его матери Нанди, он позаботился и о Чаке, а потому воспоминания о былых обидах, которые причинил ему тот же подсудимый, изгладятся из памяти вождя. Обвиняемый может вернуться домой и получит в подарок быка. Однако, прежде чем уйти восвояси, пусть он немного задержится, чтобы увидеть, сколь многим он обязан этому имбогото.
Повернувшись ко второму обвиняемому, Чака сурово сказал:
