Александр Дюма - Сан Феличе
— Говорил же я тебе, сестрица, что она настоящая колдунья, — воскликнул юноша, — и это приводит меня в ужас!
— А почему это приводит тебя в ужас, Микеле? — спросила молодая женщина.
— Знаешь, что она мне предсказала сегодня вечером, перед тем как сюда идти?
— Нет, не знаю.
— Она сказала, что я пойду на войну, стану полковником, а потом меня…
— Что?
— Трудно выговорить.
— Скажи все-таки.
— А потом меня повесят.
— Ах, бедняга Микеле!
— Ни больше ни меньше.
Молодая женщина с ужасом перевела взгляд на албанку: та окончательно освободилась от плаща и он лежал у ее ног, а сама она теперь предстала в своем национальном наряде — еще красочном, хоть и обветшалом от времени; однако не белый, усыпанный некогда яркими цветами, тюрбан, облегавший ее голову, не выбивавшиеся из-под него черные с серебряными нитями волосы, не красочный с золотыми бляшками корсаж, не кирпичного цвета юбка с черными и синими полосами привлекли внимание молодой женщины. Ее поразили серые, пронзительные глаза колдуньи, неподвижно устремленные на нее, как будто старуха хотела проникнуть в самую глубь ее сердца.
— О молодежь! Любопытная, неосторожная молодежь! — прошептала колдунья. — Какая-то непреодолимая сила всегда будет внушать тебе желание заглянуть в будущее, которое и без того настает всегда слишком рано.
От этого неожиданного суждения, высказанного резким, скрипучим голосом, по всему телу молодой женщины пробежала дрожь — она уже почти раскаивалась, что пригласила к себе Нанно.
— Еще не поздно отказаться, — сказала колдунья, словно ни одна мысль не могла ускользнуть от ее жадного, прозорливого взора. — Дверь, в которую мы вошли, еще не заперта, а старухе Нанно слишком часто приходилось спать в Беневенто под открытым небом, ей не привыкать ни к ветру, ни к дождю, ни к грому.
— Нет, нет, — прошептала молодая женщина, — раз уж вы пришли, то оставайтесь.
И она опустилась в кресло у стола, запрокинув голову, так что все ее лицо оказалось освещенным лампою.
Колдунья подступила на два шага к ней и тихо произнесла, как бы разговаривая сама с собою:
— Белокурая, с темными глазами — большими, прекрасными, ясными, влажными, бархатистыми и полными неги.
Молодая женщина покраснела и прикрыла лицо руками.
— Нанно! — прошептала она.
Но старуха, казалось, не слышала ее; отстранив ладони, мешавшие ей изучать лицо, она продолжала:
— Руки пухлые, округлые; кожа розовая, нежная, тонкая, матовая и полная жизненных соков.
— Нанно! — промолвила молодая женщина, разведя руки, чтобы спрятать их, но раскрыв тем самым улыбающееся лицо. — Я пригласила вас не для того, чтобы вы говорили мне любезности.
Однако Нанно, не слушая, продолжала, разглядывая черты, вновь представшие перед нею:
— Прекрасный лоб, белый, чистый, с голубыми прожилками. Брови черные, красивых очертаний, начинаются у самой переносицы, а между ними — три-четыре ломаные морщинки. Ничего не скажешь — красавица! Ты действительно посвящена Венере!
— Нанно! Нанно! — воскликнула молодая женщина.
— Да не спорь же с ней, сестрица, — сказал Микеле. — Она говорит, что ты красавица, а разве тебе самой это не известно? Разве зеркало не говорит тебе этого изо дня в день? И разве всякий, кто тебя видит, не соглашается с твоим зеркалом? Разве не твердят все, что имя кавалера Сан Феличе несет в себе предопределение: счастливый по имени, он счастлив и в самом деле[18].
— Микеле! — перебила его молодая женщина с упреком, досадуя, что, назвав имя мужа, он открыл и ее собственное.
Но колдунья продолжала разглядывать ее.
— Рот маленький, алый; верхняя губа чуть потолще нижней; зубы белые, ровные; губы цвета коралла; подбородок круглый; голос мягкий, немного тягучий, слегка хрипловатый. Вы родились в пятницу, не так ли, в полночь или около того?
— Да, правда, — прошептала молодая женщина голосом, действительно несколько охрипшим от волнения, которое она не могла преодолеть. — Мать часто говорила мне, что мой первый крик раздался при последних ударах часов, бивших в полночь между последним днем апреля и первым — мая.
— Апрель и май — месяцы цветов! Пятница — день, посвященный Венере. Все ясно. Вот потому-то Венера и господствует здесь, — продолжала колдунья. — Венера! Единственная богиня, сохранившая свое владычество над нами, в то время как все другие боги утратили его. Вы родились под знаком союза Венеры и Луны; Венера тут господствует, она-то и наделила вас этой белоснежной, округлой шеей, не очень длинной, той, что мы зовем башней из слоновой кости; именно Венера одарила вас этими округлыми, чуть покатыми плечами, этими волнистыми, густыми, шелковистыми волосами, этим изящным округлым носом с широко раскрытыми, чувственными ноздрями.
— Нанно! — воскликнула молодая женщина уже более властным голосом; она поднялась с кресла и стояла, опершись рукою на стол.
Но тщетны были ее попытки прервать старуху.
— Не кто иная, как Венера, — продолжала албанка, — наделила вас этой гибкой талией, этими тонкими запястьями, этими детскими ножками; Венера внушила вам вкус к изящным нарядам, к светлым платьям, к нежным тонам; Венера сделала вас ласковой, приветливой, простодушной, склонной к романтической любви, способной на самопожертвование.
— Не знаю, склонна ли я к самопожертвованию, Нанно, — сказала молодая женщина мягко и почти грустно, — а насчет любви ты безусловно ошибаешься.
И снова опускаясь в кресло, словно ноги отказывались ей служить, она добавила, вздохнув:
— Я ведь никогда не любила!
— Никогда еще не любила? — возразила Нанно. — А сколько тебе лет? Двадцать два, не так ли? Но подожди, подожди!
— Ты забываешь, что я замужем, — сказала молодая женщина слабым голосом, которому она напрасно старалась придать убедительность, — и что я люблю и уважаю мужа.
— Да, да, все это я знаю, — возразила колдунья, — но я знаю также, что он почти втрое старше тебя. Знаю, что ты любишь его и уважаешь; но знаю, что любишь ты его как отца и уважаешь как старца. Знаю, что ты намерена, что хочешь остаться целомудренной и добродетельной, но ведь намерения и воля бессильны перед могуществом светил. Я сейчас сказала тебе, что ты родилась под знаком союза Венеры и Луны — двух светил любви! Но, может быть, ты избежишь их влияния. Дай мне руку. Иов, великий пророк, говорит. «Бог полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело его».
И она протянула к молодой женщине свою сморщенную, костлявую черную ладонь, на которую, словно под влиянием какой-то колдовской силы, легла нежная, белая и изящная рука Сан Феличе.
