Пьер Бенуа - Кенигсмарк
Куда девались заготовленные мною прекрасные слова протеста, которыми я решил ответить на эту фразу, мною всё-таки предвиденную!
— Что же, вы по-прежнему всё работаете, господин Виньерт? — спросила Аврора с улыбкой, не лишённой мягкой иронии.
— Ваше высочество, — прошептал я, смущённый.
— О, я не имею ни малейшего намерения отрывать вас от вашего ученика. Но я хорошо помню, что, приглашая вас сюда, великий герцог любезно желал, чтобы и я время от времени могла пользоваться вашими услугами. Могу лишь пенять на себя самое, что до сих пор я не воспользовалась герцогскою любезностью и вниманием.
Я стоял безмолвно, словно пригвождённый, не зная, говорит ли она серьёзно или нет. Она спросила:
— Умеете вы играть в бридж?
— Немного, — пролепетал я, благословляя в душе Кесселя и старого полковника фон Венделя, которым я был обязан этим новым приобретением.
— Так вот, мы каждый вечер играем в бридж: Мелузина фон Граффенфрид, лейтенант фон Гаген и я. Вы будете четвёртым. Вы окажете нам этим большую услугу, чем вы думаете, — сказала она улыбаясь. — Нечего и говорить, что вы будете приходить, когда вам захочется.
Она продолжала:
— Мне сказали, кроме того, что у вас имеются очень интересные французские книги. Я читаю довольно много, и мне очень приятно было бы с ними ознакомиться, если только это не будет сопряжено с большими лишениями для милой госпожи Вендель.
Я сильно покраснел.
— Итак, это решено, — сказала она, не замечая моего смущения, — вы будете приходить, когда вам будет угодно. Но, если это может послужить для вас доказательством моей признательности, я обращаюсь к вам с просьбой: я буду очень рада видеть вас у себя сегодня вечером, часов в девять с половиной.
Я поклонился и собрался было уходить. Она сделала мне знак, чтобы я подошёл к ней.
— Господин Виньерт, — сказала она тихо и важно, — само собой разумеется, что всё, касающееся этого, — она вынула моё письмо из кармана своего широкополого чёрного жакета, — должно остаться между нами.
Я снова поклонился.
— Итак, до вечера, господин Виньерт. И, будьте милы, уходя отсюда, старайтесь производить как можно меньше шуму, чтобы не спугнуть дроздов.
Я пошёл во дворец кружным путём, вдоль Мельны. Почти касаясь крылом лиловой воды, взад и вперёд носился мартын-рыболов; он был изумрудного цвета, как кольцо на бледном пальчике Авроры Лаутенбург-Детмольдской.
Оригинальная маленькая гостиная в стиле Людовика XV в апартаментах великой герцогини, во втором этаже. Уже поставлен специальный стол для бриджа. Два полотна Буше, одно Ларжильера и замечательная картина Ватто были лучшими украшениями этой комнаты. И всюду цветы, масса цветов.
Зная, что здесь будет и Гаген, я сделал вопросом чести не явиться первым. Было уже без четверти десять, когда я постучался в апартаменты Авроры Лаутенбург.
Мне открыла Мелузина.
— Как я счастлива, — проговорила милая девушка, протягивая мне руку.
Великая герцогиня встретила меня улыбкой и указала мне на место за столом, за которым она уже сидела с Гагеном. Мне показалось, что красный гусар был очень не в духе. Я был этим крайне доволен, и во всё время игры я относился к нему с самой изысканной предупредительностью.
На Авроре Лаутенбург было нечто вроде туники чёрного шёлка с большим декольте, отделанной шиншиллами и вышитой сплошь золотым сутажом; филигранная золотая сеточка сдерживала её пышные рыжие волосы.
Она играла небрежно и смело, и тем не менее каждый раз выигрывала. Мелузина тоже хорошо играла. Я делал промах за промахом, тем не менее, в конце концов, тоже выигрывал.
С каким удовольствием я видел, что только присутствие великой герцогини не раз удерживало Гагена от того, чтобы швырнуть мне карты прямо в лицо.
Когда пробило одиннадцать часов, робер кончился. Великая герцогиня поднялась.
— Мой мальчик, — фамильярно обратилась она к Гагену, — карты вас погубят. Я хорошо помню, что завтра у вас будет производить смотр генерал-инспектор Гинденштейн, и что уже в шесть часов утра вам нужно быть на ногах. Вам нечего больше бояться, что мы останемся одни, Мелузина и я; господин Виньерт любезно соглашается составить нам компанию. Ну-с, идите спать.
С материнской заботливостью она подала ему саблю. Пристёгивая её, он бросил на меня взгляд, полный ненависти; я сделал вид, будто ничего не замечаю.
На лице Мелузины фон Граффенфрид играла её вечная неопределённая улыбка.
— Пройдёмте ко мне, хотите? — сказала Аврора. — Господин Виньерт, возьмите с собой книги, которые вы мне принесли.
Комната великой герцогини была почти круглая: такую форму рекомендует Эдгар По в своей «Психологии меблировки». Большой лилового цвета шар, вделанный в потолок, разливал в ней туманный свет, без теней. По стенам висели несколько гравюр Берн Джонса, Констэбля и Густава Моро.
В этой комнате было много цветов, мехов и драгоценных камней, — три вещи, которые я больше всего люблю на свете.
Всюду цветы; их было так много, что прошло добрых пять минут прежде, чем я привык к их запаху, потом приятное успокоение снизошло на меня и я в состоянии был разобраться в них.
Само собой разумеется, больше всего было роз и лилий. Но на этом великолепном фоне флора Крыма и Кавказа нарисовала самые неожиданные вариации.
Со стен свешивались крупные, длиною чуть ли не в метр, гроздья монгольской молены. По столам рассыпаны были издававшие запах мускуса чайные розы. Синие пассифлоры, приводящие весной в изумление путешественника на пустынных берегах Аральского моря; эриванские туберозы; малиново-красные скабионы; гигантские многоцветные гвоздики; дикие льнянки и амаранты; бальзамины и чернушки; белые буковицы Казбека; большие красные маргаритки Дарьяльского ущелья; иммортели Колхиды, дающие в своих чашечках приют сказочной зелёной птичке асфир, — все эти цветы, как ведомые, так и неведомые у нас, создают во влажной атмосфере этой комнаты вечную весну.
Но больше всего я любовался исчерна-фиолетовыми и почти совсем чёрными ирисами, издававшими безумно опьяняющий аромат.
Великая герцогиня заметила это и улыбнулась:
— Я люблю их больше всего.
Она села на кровать, огромную и низкую, покрытую двумя шкурами белых медведей, и сняла сетку со своих волос. Золотая волна рассыпалась по белому меху.
У её ног, усевшись на тигровой шкуре и опершись на гигантскую голову чучела, Мелузина настраивала какой-то инструмент вроде гузлы и брала под сурдинку жалобные аккорды.
Снимая с себя свои украшения одно за другим, великая герцогиня клала их на разные столики. На комоде, похожем на разрисованную персидскую шкатулку, на доске из зелёного оникса, я заметил знакомую мне восточную диадему, которую я видел на ней в день праздника 7 — го гусарского полка. Рядом с ней лежала другая такая же, но ещё более массивная, украшенная сапфирами.
