Пантелеймон Кулиш - Чёрная рада
— Откуда ж она взялась?
— Спроси ж ты сам ее, откуда, сказал Кирило Тур, взглянув на Лесю, — я с такою пышною панною и заговорить боюсь.
— Тю, тю, дурню! сказал засмеявшись Сомко. — Это моя невеста.
— Да мне до того мало нужды, что она твоя невеста, продолжал очень серьёзно запорожец, — а то горе, что совсем меня причаровала.
— Браво! медведь попался в сети! Что ж теперь будет?
— А что ж? медведь уйдет в свою берлогу, и сети за собою потянет.
— Как? запорожец повезет женщину в Сечь?
— Зачем же в Сечь? Разве только и свету, что в окне?
— И такой завзятый казарлюга, как Кирило Тур, да еще и куренной атаман, для женщины бросит товариство?
— Да, для такой крали можно отказаться от всего на свете, не только от товариства. Сам, пане гетмане, видишь, что за пышная красота! по неволе за сердце хватает!
— Ну, в какую ж ты берлогу потянул бы эти сети?
Кирило Тур засмеялся.
— Ты, пане ясневельможный, чересчур уже строго допрашиваешь. Не хочется и признаваться, не хочется и брехать.
— Потому что всегда говорил правду? шутя спросил Сомко.
— И теперь буду говорить правду! с комически серьезным видом сказал запорожец.
Тут он осушил кубок, кашлянул в кулак и посмотрел на всех, разглаживая усы.
— Надобно знать вам, начал он, что Черногория, по рассказам моего побратима, та же Запорожская Сечь, только там люди не чуждаются баб. А то и поделена так же, как у нас, на курени, по ихнему на братства, и над всяким братством выбирается атаман. Воевать же с бусурманами у них можно хоть каждый день. Да как у них воюют, когда б ты знал! Когда начнет рассказывать мой побро, то аж душа рвется из тела. Побро мой соскучился без своей Черной Горы, и давно уже зазывает меня к себе в гости. Почему ж вольному казаку не погулять по свету и не повидать, как живут иные народы?
Все слушают, к чему он приведет речь свою. Очаровал всех запорожец.
«Добре! говорю, — едем; покажем твоим землякам казацкое рыцарство; пускай и нас знают в Черногории. Вот и побратались мы с ним в Братстве, — так уже, чтоб не было это мое, а это твое, а все чтоб было вместе; чтоб помогать друг другу во всякой беде, чтоб меньший был старшему верным слугою, а старший меньшему родным отцом. Оно б и хорошо; но как увидел эту кралю, так душа и дала сторчака [71].
И для ясности рассказа Кирило Тур опрокинул себе в горло кубок наливки.
— Говорю своему Черногору: «Как ты себе хочешь, побро, а я без этой девойки не поеду из Киева». Не дурень же и мой побро. «Не журись, брат, говорит: у нас если кому понравится руса коса, то не долго вздыхает: хватает русу косу, как сокол чайку, да и к попу.
— Это уж по-римски! сказал смеясь Сомко. А если у этой чайки есть братья орлы и родичи соколы?
— В том-то и дело, пане гетмане, что у них и против этого есть средство. Только намекни про русу косу, тотчас приятели вызовутся на помощь. Гайде, море, да ти отмемо дивойку! Соберутся, вооружатся, как на войну, и уже если приберут к рукам русу косу, то головы положат, а не уступят отмицу родичам. Пек його матері! Такой обычай пришелся как раз мне по сердцу, и враг меня возьми, если я сам не сделаюсь отмичаром! [72] У них только сила и ловкость, а у нашего брата есть про запас и характерство [73].
— Что за балагур этот усач! сказал Шрам. Видно, у вас там в Сечи только и делают, что забавляют один другого выдумками.
— Э, пан-отче! наши братчики делают каждый день столько чудес, что не нужно и выдумывать! Но уже верно не услышат паны молодцы ничего чудеснее той штуки, какую выкину я сегодня.
— Ой?
— И не ой. Еще никогда не слыхано такого чуда.
— Что ж это будет такое?
— Ни больше ни меньше, как только подхвачу к себе на седло эту кралю — хоть бы она была за сотнею замков — да и шукай вітра в полі! Махнем с побратимом прямо в Черную Гору! Ах, да дівчина ж гарна! воскликнул Кирило Тур, устремя на Лесю свой волчий взгляд.
Леся с самого начала этой странной беседы была, сама не зная почему, сильно встревожена, и долго старалась уверить себя, что запорожцу пришла блажь только позабавиться над её страхом; но этот взгляд расстроил ее наконец совершенно. Она не могла долее преодолевать свой испуг, и, закрыв руками лицо, начала плакать так сильно, что слезы закапали сквозь пальцы на скатерть. Мать встала из-за стола и увела ее плачущую в другую комнату.
Этот случай не произвел никакого впечатления на суровые казацкие сердца. В испуге красавицы они видели только женское легковерие, и весело рассмеялись.
— О вражий хлопец запорожец! сказал Шрам, видишь, до чего договорился! испугал совсем бідну дитину.
Череваниха не возвратилась уже к обеду, но никто, встав из-за стола, не вздумал осведомиться о здоровьи её дочери: женщина привыкла тогда выносить слишком много сильных душевных потрясений, и никому не приходило в голову, чтобы Леся могла занемочь от своего испугу.
Когда встали из-за стола, Кирило Тур поблагодарил Бога по своему:
— Спасибі Богу и мені, а господареві ні: він не нагодуе, так другий нагодуе, а з голоду не вмру.
И ушел с своим побратимом из монастыря, ни с кем не прощаясь, как будто из своего куреня. Только слышно было, как он, уходя со двора, напевал песню:
Журба мене сушить, журба мене вялить;
Журба мене, моя мати, скоро з ніг извалить.
— Слышишь? сказал тогда Шраму гетман. — Никто не разберет, чем дышет запорожец. А знаю я, что у этого Кирила Тура лежит что-то тяжелое на душе. Он представляет из себя повесу, а я не раз замечал, куда стремится этот юродивый. Дивно во очию, а ведь он только и думает о спасении души!
— Дурную же дорогу выбрал он! сказал Шрам.
— На какую набрел, ту и выбрал, батько. Сотворил он себя буйным и безумным для Бога. Вон оно что! Господь его знает, куда он забредет; а видал я не раз, как Кирило Тур, молясь в глубокую ночь, обливался слезами; и пускай пустынник вознесет такую молитву к Богу, как этот гуляка! Вслушавшись в нее, я сам... да что о том рассказывать? То дела божии. Открою тебе, пан-отче, зачем я в Киеве. Не сватовство у меня на уме. Обвенчаюсь я с моей невестою, прогнавши ляхов за Случь, чтоб моя жинка была гетманша на всю гýбу; а теперь нам надобно поставить твердо ногу в Киеве — воевода здешний мне усердствует, мы с ним обо всем условились — надобно осмотреть окопы и заготовить запасы, да еще кое-что сладить перед началом такой великой войны. Пойдем-ка к отцу Иннокентию Гизелю, у него разумная и толковая голова. Поговорим с ним кое про что из Гадячских пунктов. Не дурак был Выговский, что хлопотал о типографиях и академиях; только худо сделал, что сдружился с поляками. С поляками у нас во веки вечные ладу не будет. Без москаля нет нам житья на свете: ляхи, турки, татаре истребят, перевернут нас к верху дном. Один москаль сбережет нам и имя русское, и веру православную.
