Василий Ян - Том 1
— Разве не мудр царь Соломон? — сказал наш проводник. — Он стрижет шерсть и со своих и с чужих баранов.
Около ворот под навесами сидело множество продавцов. Перед ними на лотках лежали вареная требуха и лепешки, так что можно было поесть вдоволь, лишь бы было чем заплатить.
Софэр заплатил стражникам за нас троих, и мы двинулись через большие каменные ворота в город.
Погонщик повел нас по узким шумным улицам в караван-сарай — широкий двор, окруженный с четырех сторон каменными пристройками с рядом одинаковых ниш. В каждой нише можно было разводить огонь. Дым уходил через отверстие в сводчатом потолке.
Весь двор заполнили верблюды и другие вьючные животные, пришедшие с караванами. Почти во всех нишах у костров сидели путники и варили пищу.
Мы нашли свободную нишу, сложили там наши мешки; Хасабия привязал к столбу ослов и насыпал им рубленой соломы. Он обещал никуда не отходить и стеречь вещи, а Софэр, взяв несколько бутылочек с лекарствами, пошел со мной в город.
Улицы были такие же, как в Сидоне, — узкие, полные людей, прибывших из неведомых мне стран. Иногда попадалась разукрашенная колесница; в ней сидел важный человек, и слуга держал над ним пестрый зонтик.
Наш путь перегородила каменная стена с воротами, возле которых сидели воины и играли в кости. Расспросив, к кому мы идем, воины пропустили нас дальше. Мы попали на узкую площадку, окруженную красивыми, искусно построенными из камней домами. Один дом, выше и больше других, был сделан из гладко обтесанных светлых камней; в стенах были вырезаны три ряда окон с пестрыми занавесками и деревянными решетками. Крыша на нем была медная, блестевшая, как золото.
Это были знаменитые храм и дворцы царя. Здесь все были заняты постройкой. Рабочие тащили на деревянных катках глыбы камня, разбивали, ломали скалистую почву, клали обтесанные плиты и замазывали их известью.
Софэр качал головой и шептал:
— Сколько таких же людей, как твой отец Якир, сложили свои кости на постройке дворцов царя Соломона!
Я отвел Софэра в сторону. Навстречу мерными шагами шли несколько воинов с копьями, в блестящих медных шлемах. Четыре рослых эфиопа несли разукрашенные золотом носилки. В них возлежал человек с черной седеющей бородой и длинными вьющимися волосами. На его голове был золотой обруч.
Рядом с носилками шел мальчик моих лет, одетый, как воин; все вооружение — медный шлем, блестящий панцирь на груди и меч — было настоящее, но маленького размера.
Человек в носилках пристально оглядел Софэра, сделал знак рукой, украшенной браслетами, и носильщики остановились.
— Кто ты, старик, и откуда прибыл?
Пурпурная одежда с золотыми полосками и почтительное молчание спутников показывали, что в носилках был очень знатный человек.
Я, подражая Софэру, тоже скрестил руки на груди и поклонился до земли. Софэр ответил:
— Мои глаза плохо видят. Я не могу узнать, кто говорит со мною.
Поэтому прости, если я не могу воздать тебе того почета, которого ты, наверное, заслуживаешь. Я Софэр-рафа, странник и лекарь, излечивающий болезни и страдания людей. Я учился у вавилонских мудрецов, бактрийских мобедов [67]и индийских магов. Я перехожу из страны в страну и ищу места, где счастливо живут люди.
— И что же? Видел ли ты страны и народы, которые живут, не зная горя и страдания? — Глаза человека в носилках прищурились и глядели с насмешкой.
Чернокожие слуги утирали руками пот со лба.
Софэр сказал:
— Я видел всякие страдания и слезы угнетенных, а утешителя у них не было, ибо в руке угнетателей их сила, и бичами они объявляют волю свою.
Мальчик в панцире взмахнул своим маленьким мечом и закричал:
— Их мало бьют, а эти грязные поселяне все еще смеют кричать и жаловаться! Если мой отец Соломон наказывал их бичами, то я буду стегать их скорпионами!
Окружающие всплеснули руками и заговорили:
— Сколько силы и смелости в юном царевиче!
— Из него вырастет грозный царь! Слава ему!
Человек в носилках сказал:
— Сын мой Ровоам, вложи меч твой в ножны. Ты его вынешь потом, когда тебе придется охранять сокровища царства твоего.
Затем он снова обратился к Софэру:
— Неужели ты не нашел счастливых людей здесь, в стране царя Соломона?
Смотри, какими прекрасными зданиями украшена столица, какие высокие стены ее охраняют! Разве не прекратились войны с соседними народами и длинные караваны не проходят через эту страну? Разве ты не видишь, как богатства ее умножаются?
Лицо Софэра загорелось гневом:
— У одних житницы наполняются до избытка пшеницей и ячменем и точила [68]налиты до краев новым вином, а другие не знают, чем накормить плачущих детей своих, когда сборщики податей у них отнимают последнюю горсть муки.
Человек в носилках повернулся к старику в полосатом абае и сказал вполголоса:
— Иосафат бен-Ахилуд [69], ты сегодня впишешь эту беседу с иноземным путником в книгу описания царствования моего. А тебе, Софэр-рафа, я скажу: все стенания и все слезы угнетенных — это суета сует, все суета. За все им сторицей заплатится на другом свете. Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя пересчитать. Кому суждено быть бедным, тому не придется быть богатым. Раб должен терпеливо работать на господина своего, иначе кто же вспашет поле богатого хозяина? Все суета сует и всяческая суета!
Человек в носилках подал знак рукой, и эфиопы ровным шагом двинулись вперед.
— Ты, конечно, понял, что это был сам царь Соломон, — сказал Софэр. — Заметил ли ты золотой венец на его голове? Но где его мудрость? Он строит здания для себя и жен своих, караваны проходят из конца в конец через страну Израиля, из Египта в Вавилон и обратно. А заметил ли ты, как горят от голода глаза у поселян, как глубоко запали их щеки, как оборвана одежда? Разве ты не видел детей, покрытых струпьями, которые от рождения никогда не были сыты? Подвалы дома царского все больше наполняются золотом, слитками меди и серебра, но все более слабеют люди, работающие на его полях. Услыхав о царских богатствах, придут воины других народов, и тогда некому будет защитить родную страну. Чужестранцы разрушат дворцы царя, прославленного мудрым, и заберут его золото и богатства его, а всех жителей продадут в рабство. Где же мудрость? В такой мудрости таится много печали, и чем больше хвалят мудрость царя, тем больше льется слез у работающих на него…
И Софэр грустно покачал седою головой.
Мы вышли с царского двора, прошли на шумную базарную площадь, побывали у «Рыбных ворот», где продавалась сидонская соленая рыба, и в «Плотничьей долине», и в «Суконном поле», обошли всех сидонских и тирских купцов, расспрашивали десятников и строителей зданий, не слыхал ли кто про плотника Якира. «Не привелось нам ни видеть его, ни слышать о нем», — отвечали все.
