Сергей Горбатых - Исполнитель
Костя кинулся в магазин. Здесь на полу лежала его мама. Рядом – продавец. Ермолай с бледным лицом зажимал рану на левой руке, из которой сочилась кровь.
– Врача! Срочно маме врача! – закричал Костя.
– Ей нужен священник, – тихо произнёс молоденький прапорщик из офицерского патруля.
– Ермолай, как это случилось? – заорал Константин.
– Банда приехала на двух подводах. Зашли человек пять вооружённых и приказали всем поднять руки. Сказали, что только заберут продукты и уедут. Дарья Константиновна толкнула того, кто был рядом с нею, и хотела выбежать… началась пальба. Прибыл патруль… Вот и всё, – объяснил Ермолай, корчась от боли.
– В несколько минут я стал сиротой, – вдруг дошло до Константина. – Но, может, оно так и должно было быть?
Юноша выскочил из магазина, вбежав в дом, сорвал с шеи мёртвого отца ключ от сейфа, который тот носил на шнурке вместе с нательным крестом. Затем побежал в кабинет Евлампия Васильевича. Здесь, дрожащими от возбуждения руками, открыл дверь мощного сейфа.
– Так, что здесь? Ага, пачки "николаевок", пачки деникинских "колоколов", один столбик золотых пятирублёвых монет. Сколько же их? Двадцать. Хорошо! Столбик золотых десятирублёвок. Тоже двадцать штук. Акции, облигации, расписки… И всё?! Неужели больше ничего нет?!
Костя стал судорожно шарить по сейфу. Больше ничего не было.
– Так куда же папенька миллионы дел? Ку‑да? – заорал он от возмущения.
– Нет, надо успокоиться… Надо успокоиться! – приказал сам себе Константин. – Это знак судьбы, что надо срочно менять жизнь. Надо строить свою судьбу!
Всех бумажных денег, найденных в отцовском сейфе, Косте Рябоконю хватило на достойные похороны родителей. После чего он стал разрабатывать план дальнейшей своей жизни. Он мало ел и почти не спал. Бродил по пустому дому, шептал что‑то себе под нос и иногда делал какие‑то записи в блокноте.
Потом он поехал на Богатяновку. Клык встретил Константина очень любезно:
– А, Костик! Здравствуй! Что‑то давно ты у нас не показывался, – произнёс он, пожимая гостю руку.
Клык изменился. Потолстел. Стал лысеть.
– Иван, мне документы нужны, на чужое имя, разумеется, – без предисловий произнёс Рябоконь.
– Костик, такого добра у меня цельный ящик, – похвастался Клык, доставая из сундука металлический ящичек.
– На, смотри. Только на что они тебе сдались? – на всякий случай поинтересовался Иван.
– Как на что? Скоро Советская власть в город придёт. Что ты тогда будешь делать?
– Это у вас то царская власть, то деникинская, то советская… А у нас, на Богатяновке, всегда наша, воровская власть была, есть и будет! – высокопарно заявил Клык.
– Иван, не подходят мне твои документы. Мне полный комплект нужен! – сказал Костя.
– Как ты, кореш, сказал? Какой такой комплект? – не понял его Клык.
– Мне нужны метрика для меня, затем метрики, якобы, моих родителей. Все наши фотографии… В общем, семейный архив полностью.
– А…а…а, – протянул Иван, – теперь я понял. Сделаем! Чего же не сделать!
– Только у меня три условия: первое – семья должна быть только пролетарская. Второе – кроме документов, надо всё расспросить об этой семье у соседей: их привычки, наличие дальних родственников и друзей… Всё, что удастся узнать. И третье условие. Самое главное! – Рябоконь сделал длинную паузу. – После того, как у тебя будут все документы на руках, эта пролетарская семья должна исчезнуть навсегда.
Константин замолчал и вдруг посмотрел на Клыка таким страшным взглядом своих водянисто‑голубых глаз, что бывалому вору сделалось не по себе.
– Трудно, но сделаем! – не в силах смотреть больше в глаза Рябоконю, пообещал тот.
Наступила пауза.
– Сколько мне будут стоить все эти документы? – осторожно осведомился Константин.
– Дорого! Очень дорого! – ответил Клык.
– Я спросил тебя, Иван, сколько?
– Тридцать золотых червонцев! – выдохнул Клык.
– Хорошо! Я тебе плачу тридцать золотых червонцев, но документы меня должны устраивать полностью. Если что‑то не понравится, то надо будет повторить, – заявил Рябоконь и вновь зыркнул на собеседника своими страшными глазами.
– Хорошо, – ответил Клык, думая, – вот это душегуб! К человеческой жизни не имеет никакого уважения.
Прошло почти две недели. В субботу утром Рябоконя разбудила кухарка:
– Константин Евлампиевич, к Вам какой‑то беспризорник рвётся. Пущать его али как?
– Пусти, пусть войдёт.
Это был посыльный от Ивана. Мальчишка сказал всего два слова:
– Иван ждёт.
Получив деньги на чай, он ушёл. Рябоконь быстро оделся и, не завтракая, вышел из дому. На Большой Садовой улице проводился парад ростовской самообороны. По мостовой шло "войско" из числа чиновников государственных учреждений. Они представляли собой печальное зрелище: в потрёпанных пальто, стоптанных ботинках и порванных перчатках.
– Вот для тебя, смотри! – торжественно произнёс Иван, протягивая Константину мешок.
Рябоконь с нетерпением высыпал всё его содержимое на земляной пол лачуги. Затем, присев на корточки, не спеша принялся перебирать кучу бумаг.
– Ага, вот метрика. "Некрасов Юрий Васильевич". Год рождения – 1904. Место рождения – город Ростов‑на‑Дону. Вот аттестат о начальном образовании. Отлично! А это что? Это табель успеваемости ученика шестого класса Некрасова Юрия. Великолепно, – комментировал про себя документы Рябоконь.
– А вот фотографии. Юрик совсем маленький, лет пять ему, наверное, в матросском костюмчике. А вот папа с мамой… А здесь и метрика отца.
– Меня всё устраивает, – сказал Константин, но тут же добавил: Пока устраивает. Рассказывай, Иван.
– Отец его, пацана этого, был повешен на вокзале в прошлом году за нападение на казачий патруль. Да, отец его работал в железнодорожных мастерских. Мать не работала. Близких родственников нет. Дальние живут вроде бы как в Сибири. Соседи сказали, что были все они сторонниками Советской власти… Вот всё… Кажется, – рассказал Клык.
– А где сейчас мальчишка и мать его? – поинтересовался Рябоконь.
– Как где? – удивился Иван. – Сгорели они в доме своём два дня назад. Пожар у них случился…
– Мне эти документы подходят! – сделал заключение Константин и достал из‑за пазухи золотые монеты.
Придя домой, Рябоконь на пять дней отпустил кухарку. После её ухода он закрыл на запоры все входные двери, опустил в комнатах шторы и приступил к сжиганию всех документов семьи Рябоконей. Он бросал в горящую на кухне печку фотографии матери и отца, деда и свои собственные.
