Анна Малышева - Обманувшая смерть
– Неужели он благословил наш брак? – не веря своим ушам, воскликнул Евгений.
– О нет! – усмехнувшись, бросила графиня. – Он пишет, что после своего бегства Таня вольна поступать как хочет, он больше не признает ее дочерью и лишает наследства. И прекрасно! Всегда я этого блюдолиза терпеть не могла! Теперь, когда руки у нас развязаны, вы можете пожениться, дети мои!
Установилась пауза. Евгений смотрел в глаза матери, живо вспоминая тот вечер, когда она отослала прочь его первую невесту, Елену, по той же самой причине, по какой сейчас привечала Татьяну: от девушки отреклись родственники, и у нее не было больше ни гроша. Поняла ли Прасковья Игнатьевна значение этого пристального, тяжелого взгляда, неизвестно. Но она первая опустила ресницы, продолжая гладить голову притихшей Татьяны.
– Если вы отвергнете меня и на этот раз, мне один путь – в реку, – проговорила девушка, нарушив установившуюся тишину. Отец Кирилл укоризненно вздохнул, Бетти немедленно вытерла глаза кончиком передника.
Евгений содрогнулся – и эти слова он слышал когда-то. Прошлое воскресало, словно предлагая ему исправить все совершенные ошибки. Он подошел к Татьяне и, взяв ледяную трепещущую руку девушки, поцеловал ее.
– Мы будем счастливы, – сдавленным голосом произнес Шувалов. – Мы все будем счастливы непременно!
* * *Илья Романович крадучись подошел к постели больной и самым галантным жестом преподнес девушке розу. Майтрейи, сидевшая в постели, опершись спиной на подушки, приняла подношение с улыбкой. Ступать на цыпочках в ее комнате больше не было необходимости – девушка почти совершенно поправилась, но Глеб все еще не разрешал ей много двигаться и выходить в сад, куда ей очень хотелось попасть вот уже неделю, с тех пор, как она очнулась в этой самой постели от предсмертного оцепенения.
Елена, сидевшая в кресле и читавшая книгу, даже не взглянула на князя, который, войдя, приветствовал ее с преувеличенным почтением. Майтрейи, привыкшая к тому, что ее покровительница обходится с князем более чем холодно, задала уже однажды вопрос о причинах этого, но Елена ушла от ответа. Девушка больше не возвращалась к этой теме, зная, что Елена заговорит, только если сама захочет. К тому же Майтрейи куда больше беспокоило поведение Глеба. Он был сверх всякой меры занят в больнице, приходил ненадолго, выглядел измотанным, усталым… Но что мешало ему хотя бы раз встретиться с ней взглядом, как бы сильна ни была его усталость? О, тогда она в одном взгляде смогла бы выразить все то, что не вложила бы и в сотню слов… Но Глеб смотрел куда-то поверх ее головы, говорил только самые необходимые вещи и, отдав все распоряжения, исчезал. Встретив в комнате Майтрейи отца, он сухо кланялся и далее вел себя так, словно князя тут и не было.
Словом, у Майтрейи были причины недоумевать и расстраиваться, а у князя – ходить на цыпочках.
– Ангел мой…
Илья Романович неизменно называл девушку своим ангелом, вкладывая в эти слова столько сахара, что у Елены сводило скулы. Простодушная Майтрейи, видевшая в князе только много страдавшего, раскаявшегося отца Глеба, не замечала никакой чрезмерности, и с его фальшивой монеты давала сдачу самым чистым золотом своего сердца.
– Не могу выразить вам своей радости по поводу того, что вы почти здоровы… Это сообщил мне Борис со слов брата – Глеб ведь со мной не говорит! – жалобно уточнил князь.
– Не расстраивайтесь! – утешала его Майтрейи, вдыхая аромат преподнесенной розы. – У Глеба Ильича такое доброе сердце, он только кажется суровым! Вот увидите, он вас простил и докажет это!
Елена, никогда не вмешивавшаяся в эти беседы, перелистнула сразу две страницы подряд.
– Ангел мой… – продолжал князь и добавил более интимным тоном: – Дитя мое…
Елена вскинула голову и, захлопнув книгу, стала неотрывно смотреть на князя. Тот, поняв, что перешел некую запретную грань, тут же поправился:
– Бесценная мадемуазель Назэр…
Майтрейи улыбнулась поверх лепестков цветка, и неизвестно, что было в этот момент прелестнее – роза или личико девушки. Даже Илья Романович, увлеченный своей идеей, ради осуществления которой он и пришел, на миг запнулся.
– Я, хотя уже и стар, – продолжал он, – но помню еще, что юность любит резвиться! Конечно, вы едва оправились, и сейчас в городе никаких балов по случаю холеры нет… Но что мешает нам устроить скромную семейную вечеринку? Так, чай, закуски, несколько гостей из числа близких друзей и соседей… Никаких танцев, никакого шума… Если Глеб будет настаивать на том, чтобы вы соблюдали режим, вы можете совершенно покойно расположиться в кресле. Это никого не смутит, будут только свои!
– А кто будет? – подалась вперед Майтрейи. Мысль о вечеринке ей очень понравилась, девушка отчаянно скучала.
– Ну, прежде всего, ваш покорный слуга! – Илья Романович с видом театрального комического отца склонил набок голову, предлагая девушке повеселиться. Майтрейи рассмеялась. – Затем Борис, конечно. Он уже совершенно здоров и жаждет вас развлечь! Глеб… Я буду ждать его всем сердцем. – Тут в голосе князя зазвучали близкие слезы. – Но придет ли он? Во всяком случае, будем надеяться!
– Да, будем надеяться! – вырвалось у Майтрейи.
Девушка тут же запнулась, смутившись, но князь не обратил на ее страстное восклицание никакого внимания. Сам он ценил Глеба так мало, что ему в голову не приходило, чтобы кто-нибудь оценил его иначе. Привыкнув именно себя считать мерилом всего и вся, Белозерский не допускал никакого инакомыслия.
– Ну кто же еще… Сейчас Москва почти опустела… Соседи наши, Шуваловы, однако, здесь, как я слышал. Правда, никогда они у меня не были, но Борис очень хорош с графом, а тот, как мне известно, находится сейчас с матерью в Москве, хотя осужден на деревенскую ссылку…
Елена, вновь открыв книгу, погрузилась в чтение.
– Итак, позовем Шуваловых, – решил князь, словно на ходу. На самом деле список гостей был им давно продуман. Опасаясь виконтессы пуще гремучей змеи, подавленный ее каменной холодностью, за которой он прозревал яростную ненависть, Илья Романович решил сделать хитрый ход: позвать на вечеринку ее бывшего жениха, Евгения, отвлечь Елену от мстительных чувств призраком первой любви. Если бы князю сказали, что виконтессу может отвлечь африканский страус, он приложил бы все усилия, чтобы раздобыть и его.
– Кто же еще? – повторил он. – Даже ума не приложу… Вот, разве пригласить чету Летуновских?
Елена перелистнула страницу и вытянула ноги, устроив их поудобнее на скамеечке и скрестив в щиколотках. Казалось, чтение романа, приобретенного у французского букиниста, поглотило ее целиком.
