Густав Эмар - Валентин Гиллуа
— Настоятельница поручила мне пригласить францисканца или доминиканца, к которому я имел бы доверие.
— А!
— Вы понимаете, друг мой?
— Да-да, продолжайте!
— И привести его туда.
— И вы нашли? — спросил дон Марсьяль задыхающимся голосом.
— Кажется, что так, — улыбаясь, отвечал капатац.
— Когда вы должны вести его туда?
— Завтра в вечерню.
— Очень хорошо; и вы, без сомнения, назначили ему место, где он должен вас ждать?
— Он должен меня ждать в Париане, где я с ним сойдусь при первом ударе к вечерне.
— Я уверен, что он не опоздает.
— И я также. Что же, сеньор, как вы находите, потеряли вы время, слушая меня?
— Я нахожу, — отвечал дон Марсьяль, с улыбкой протягивая руку капатацу, — что вы очаровательный собеседник и рассказываете очень хорошо.
— Вы мне льстите.
— Нет, клянусь вам; кроме того, я нахожу, что бернардинки добрые и превосходные женщины.
— Теперь нам надо расстаться, — сказал, вставая, капатац.
— Уже?
— Я должен в эту ночь провожать моего господина в какую-то поездку за город.
— Вероятно, на какой-нибудь заговор.
— Я этого боюсь, но что же делать, я принужден повиноваться.
— Так выгоняйте же меня.
— Я это и сделаю сейчас. Кстати, вы видели дона Валентина после вашего приезда?
— Нет еще, эта продолжительная разлука тревожит меня. Если бы было не так поздно и я знал дорогу, то отправился бы просить гостеприимства у дона Антонио Ралье, его соотечественника, чтобы узнать о нем.
— Вы знаете адрес дона Антонио Ралье?
— Знаю: он живет в улице Монтерилло.
— Это в нескольких шагах; если вы желаете, я велю вас проводить туда.
— Я очень буду вам обязан. Но кому?
— Разве вы забыли человека, который держит вашу лошадь? Он проводит вас.
— Тысячу раз благодарю.
— Полноте! Не стоит благодарности. Вы завтра пойдете гулять в Париан?
— Я очень желаю видеть вашего францисканца.
Оба улыбнулись.
— Теперь дайте мне вашу руку и расстанемся.
Они вышли.
Капатац провел Тигреро по тем же коридорам. Капатац, отворив последнюю дверь, высунул голову: улица была пуста, посмотрев направо и налево, он свистнул, и через несколько минут послышались шаги и явился пеон, ведя за узду лошадь Тигреро.
— Прощайте, сеньор, — сказал капатац. — Благодарю вас за приятный вечер, который вам угодно было посвятить мне. Пиллат, проводи этого кабальеро в улицу Монтерилло и покажи ему дом дона Антонио Ралье.
— Слушаюсь, — лаконично отвечал пеон.
Друзья простились в последний раз, Тигреро сел в седло и поехал за Пиллатом, между тем как капатац воротился в дом, заперев за собой дверь.
После бесчисленных поворотов, всадник и пешеход добрались наконец до улицы, по величине которой Тигреро счел ее принадлежащей к аристократическому кварталу.
— Вот улица Монтерилло, — сказал пеон, — а вот и дон Антонио, которого вы ищете, — прибавил он, указывая на всадника, сопровождаемого тремя слугами верхом и хорошо вооруженными.
— Вы это знаете наверное? — спросил Тигреро.
— Еще бы! Я его знаю хорошо.
— Если так, примите этот пиастр, друг мой, и ступайте, мне больше не нужны ваши услуги.
Пеон поблагодарил и ушел.
Во время этого разговора всадник остановился, очевидно встревоженный.
— Подъезжайте без опасения! — закричал ему Тигреро. — Я друг.
— О-о! Теперь поздно встречать друга на улице, — отвечал дон Антонио, который, однако, подъехал, не колеблясь, но положив руку на оружие, на случай неожиданного нападения.
— Я Марсьяль Тигреро.
— Это другое дело. Чего желаете вы? Гостеприимства? Я велю слуге проводить вас в мой дом, потом оставлю вас до завтра, потому что я занят.
— Принимаю ваше предложение, но, одно слово…
— Говорите!
— Где дон Валентин?
— Вам нужно его видеть?
— Чрезвычайно.
— Пойдемте же со мной, я еду к нему.
— Само небо устроило так кстати! — вскричал Тигреро, следуя за доном Антонио.
Глава XIV
СВИДАНИЕ
Было очень поздно, когда заговорщики расстались и последняя группа офицеров вышла из гостиницы; на шоссе уже слышался топот лошаков и лошадей индейцев; ехавших на рынок; и хотя темнота была еще сильна, однако звезды начали исчезать на небе, холод сделался пронзительнее — словом, все возвещало скорое явление рассвета.
Оба путешественника опять сели за стол друг против друга, безмолвные и неподвижные, как статуи.
Трактирщик ходил по зале с озабоченным видом, как бы прибирая и чистя, но в действительности довольно растревоженный и желая в глубине сердца поскорее освободиться от этих двух зловещих посетителей, молчание и воздержанность которых мало внушали ему доверие.
Однако тот, что один говорил за себя и за товарища, два раза слегка ударил по столу: трактирщик тотчас подбежал на этот зов.
— Чего вы желаете? — спросил он с раболепным видом.
— Ваш посланец долго не возвращается, — cказал незнакомец. — Ему следовало бы уже воротиться.
— Извините, сеньор, отсюда далеко до улицы Монтерилло, особенно когда идешь пешком, однако, я думаю, что пеон скоро воротится.
— Да услышит вас небо! Подайте нам тамариндовук настойку.
В ту минуту, когда трактирщик принес требуемую настойку, постучали в дверь.
— Вот, может быть, наш посланный, — сказал незнакомец.
— Весьма возможно, сеньор, — отвечал трактирщик.
Он немного растворил дверь, которая удерживалась изнутри крепкой железной цепью, не позволявшей отворяться более нескольких дюймов, так что никакой посетитель не мог проскользнуть в дом без позволения хозяина.
Эта мера предосторожности, очень благоразумная и вместе с тем очень простая, принята во всей Мексике из-за того недоверия, какое внушает жителям организация мексиканской полиции, покровительствующей ворам.
Обменявшись несколькими словами шепотом с пришедшим, трактирщик снял цепь и отворил дверь.
— Сеньор, — обратился он к незнакомцу, пившему настойку, — вот ваш посыльный.
— Наконец! — с радостью вскричал путешественник, поставив стакан на стол.
Вошел пеон, вежливо снял шляпу и поклонился.
— Ну, друг мой, — спросил незнакомец, — вы нашли того человека, к которому я вас посылал?
— Нашел, сеньор, мне посчастливилось встретить его в ту минуту, когда он возвращался с улицы Сант-Агустин.
— А-а! Что же он сказал, получив мою записку?
— Во-первых, сеньор, он дал мне пиастр, потом сказал: «Воротись, как можно скорее, и скажи тому, кто послал тебя, что я поспею на свидание, назначаемое им, почти в одно время с тобой!»
